Читать книгу - "XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин"

В 1976 году план на 1977 год и пятилетку рассматривали на октябрьском пленуме. Я еще ходил в подмастерьях.

Начало 1977 года заняли выступление Брежнева в Туле (городу присваивалось звание «Город-герой») и речь на XVI съезде профсоюзов.

Для подготовки выступления в Туле нам выделили дачу Ново-Огарево. По Рублевскому шоссе, сразу за Усово. На берегу Москвы-реки. Дача принадлежала КГБ. Долгое время там жил Подгорный. Потом решили использовать для текущих дел.

Профсоюзная речь делалась по старому адресу — Волынское-2. Относительно профсоюзов нам был сообщен настрой Брежнева: «роль профсоюзов не поднимать». Без пояснений. Возможно, профсоюзная бюрократия (ВЦСПС) пыталась раздвинуть рамки своей деятельности в ущерб бюрократии партийной. Возможно, шли какие-то сигналы о росте негативных настроений среди рабочих. Возможно, возникала мысль: а зачем нам вообще профсоюзы? Не знаю. Но мы, видимо, не справились с задачей, «недоопустили», потому что последовал окрик Голикова: «Доклад написан с троцкистских позиций».

А обсудить «позиции» с докладчиком не можем. Он укрылся на даче в Кунцеве. Прямой связи с ним нет. Только через Черненко.

Успокаивало, что таким он и был прочитан.

В связи с профсоюзным текстом была и такая интрига. Появлялись разные хорошие люди и слезно молили нас уговорить Брежнева освободить профсоюзы от главного профсоюзника, председателя ВЦСПС А. И. Шибаева. Уж больно сер, пуглив, несамостоятелен. Вроде Черненко, добавляли для ясности. Мы пытались помочь профсоюзам. Но не получилось. Может быть, как раз потому, что не хотелось роль поднимать?

Тем временем мозги переключались на экономику. По словам заведующего отделом плановых и финансовых органов ЦК КПСС Бориса Ивановича Гостева, «никогда еще не было так плохо в экономике, как в 1976 году». Реформа 1965 года («меры по…») была поглощена бюрократическим болотом. Нужны были новые «меры». В начале февраля Совет министров обсуждал проект постановления «О мерах по улучшению планирования народного хозяйства, стимулирования технического прогресса и повышения производительности труда». Заседание было бурным. Некоторые министры (Сергей Федорович Антонов, министр мясной и молочной промышленности, Петр Фаддеевич Ломакин, министр цветной металлургии, Анатолий Иванович Костоусов, министр станкостроительной и инструментальной промышленности) выступали резко, требовали перестать обманывать самих себя. Косыгин, как рассказывают, утопил все в общих фразах.

Начитался до одурения всяких бумаг из отделов ЦК, Госплана, министерств, институтов. Запись: «Общее ощущение: апатия, безразличие в „верхах“, боязнь „высунуться“, поставить проблему, обнаружить знание реального положения дел».

Звонил Андропов: «Бросьте там мудрить, не лезьте, ничего сейчас не получится».

Состоялся IV съезд Союза журналистов СССР. Торжественно и чинно. Из записок: «В докладе — ни одного имени. В президиуме — ни одного журналиста. В прениях — ни одной мысли. Исключение — Р. Косолапов…^[15] Полный отрыв речевого уровня от уровня делового».

Параллельно с профсоюзными делами я обрабатывал свой собственный участок. Пытался, как я уже рассказывал, разобраться в том, что происходит в Китае после Мао. И сообщить об этом читателям «Известий». Рахманин тормозил меня изо всех сил (да ничего там не происходит!). Вынужден был написать записку Александрову.

«Мне кажется, — писал я, — что посольские материалы, — насколько я их знаю, — неверно ориентируют руководство. Посольство явно недооценивает происходящие в Китае перемены и пытается создать впечатление, что там все или почти все остается по-старому. Думаю, что посол подстраивается к настроениям, которые пока берут верх в ЦК и КГБ.

На самом же деле в Китае уже начался и набирает темпы демонтаж маоистской политики. Своеобразие переходного момента: без Мао Цзэдуна еще нельзя, а вот без маоизма (в его „скачковом“, „культурно-революционном“ смысле) уже можно.

Я сознательно опускаю детали и объяснения, сознательно упрощаю картину, чтобы яснее проступила главная мысль: Китай вступил в новую полосу своего развития. По-моему, нам важно это понять и вырваться из плена прошлых „анализов“».

И в заключение — мудрые слова Чернышевского: «Круг фактов еще не заключился, потому и мнение, из них выводимое, не имеет в себе ничего такого, что не могло бы измениться в будущем…»

Никто, кроме Рахманина, впрямую не возражал. Но и «добро» не давали. И потихонечку срезали даже подобие мыслей…

* * *

11 марта были у Брежнева в Кремле. Впервые он четко поставил вопрос о Конституции. Кончать надо тягомотину. Подготовить и опубликовать проект. Провести всенародное обсуждение. И вынести на сессию Верховного Совета.

Так началась конституционная страда. Не в самой лучшей обстановке. После Хельсинки обострилась борьба вокруг прав человека. Активизировался Андропов. Наиболее шумных высылали из страны. Некоторые «выбирали свободу» сами. Некоторых арестовывали. Все чаще писали о шпионах (Щаранского, например, «поймали»). Все громче призывали к «чистоте». Все звонче били в пропагандистские барабаны. В качестве народной реакции увеличилось число писем, смысл которых заключался в элементарнейшей мысли: «Если мне плохо, не говорите хотя бы, что мне хорошо». Но такие письма до начальства редко доходили…

В принципе можно предположить, что конституционная кампания как раз и была рассчитана на то, чтобы под лозунгом развития демократии изменить атмосферу в стране, сузить базу для распространения антисоветских настроений. Но боюсь, что уровень стратегического мышления тогдашнего руководства делал такое предположение беспочвенным. Время политтехнологий еще не наступило…

Решение о выработке новой Конституции было принято Верховным Советом СССР еще 25 апреля 1962 года. Председателем Конституционной комиссии был избран, естественно, Хрущев. Проект подготовили, но до «хрущевской» Конституции дело не дошло. В декабре 1964 года Конституционную комиссию возглавил Брежнев. Новый проект (его подготовкой руководил А. Н. Яковлев) был готов к лету 1969 года. Однако политбюро решило воздержаться от изменения «сталинской» Конституции. Еще один проект был готов к весне 1972 года. Была создана новая рабочая группа во главе с Пономаревым, которая продолжила совершенствование проекта. И наконец, установочная беседа с Брежневым 11 марта.

Теперь дело завертелось. И опять новая рабочая группа. В ее составе, кроме «руководящей четверки» (Пономарев, Капитонов, Зимянин и Черненко), оказались «вкалывающая тройка» (Лукьянов — консультант отдела организационно-партийной работы, Собакин — консультант международного отдела, Бовин — «вольный» журналист) и «юридическая двойка» (Кудрявцев В. Н. — директор Института государства и права АН СССР и Самощенко И. С. — директор ВНИИ советского законодательства). Были и другие чины, но с ними как-то не приходилось сталкиваться.