Читать книгу - "Управляемая демократия. Россия, которую нам навязали - Борис Кагарлицкий"

При таком положении дел одержать победу без массовой поддержки местного населения было бы невозможно. Хотя генералы не желали этого признавать, именно участие в боях ополченцев обеспечило успех федеральных сил. Ополченцы превосходно знали местность и были психологически приспособлены к боям в горах. Смешиваясь с мирным населением, они отслеживали передвижение боевиков там, где бессильна была армейская разведка. Чеченцами командовали Шамиль Басаев и иорданец Хаттаб, раньше успешно воевавшие против российских войск. На сей раз их партизанская тактика оказалась совершенно негодной из-за того, что население было им враждебно. Несколько иначе сложились дела в селах Карамахи и Чабанмахи, где исламисты опирались на поддержку местных жителей. Здесь мощная армейская группировка завязла на две недели, понеся тяжелые потери. Но благодаря многократному перевесу в живой силе и технике войска все же сумели занять обе деревни. К середине сентября поражение чеченцев было полным.

Между тем в Буйнакске, Москве, а затем в Волгодонске прозвучали взрывы. Взрыв в военном городке Буйнакске воспринимался как продолжение боев в Дагестане. Ельцин распекал своих министров. «Почему бомбы взрываются именно в хорошо охраняемых военных городках?» — возмущался президент. Судя по всему, террористы учли критику президента. Сначала взлетел на воздух зал игровых автоматов в подземном комплексе «Охотный ряд» — буквально в двух шагах от Кремля. Затем последовало уничтожение в Москве двух домов со спящими жителями и взрыв в Волгодонске, оставивший без крова целый микрорайон. Около тысячи человек погибло в результате террористических актов. Общество было потрясено.

Власти сразу же обвинили чеченцев. Ни одно обвинение доказано не было, да никто и не собирался их доказывать. В средствах массовой информации началась настоящая расистская истерия. Наиболее откровенно эти настроения выразил известный либеральный националист Михаил Леонтьев, заявив, что «чеченцы хотят только одной независимости — от Уголовно-процессуального кодекса»[256]. В качестве рецепта решения чеченской проблемы Леонтьев предлагал применять газовое оружие, напалм и ковровые бомбардировки. Бывший председатель Совета Федерации призывал «перестрелять террористов как бешеных собак», при этом явно не делая особых различий между понятиями «чеченец» и «террорист»[257].

За действия полевых командиров Басаева и Хаттаба в Дагестане и за неизвестно кем подложенные бомбы в Москве должен был расплачиваться весь народ Чечни. «Что-то новое и непоправимое случилось с нами за годы “демократических и либеральных” реформ, — писал Андрей Пионтковский в «The Moscow Times». — Десять лет назад никто в России не решился бы призывать к физическому истреблению целого народа. Гитлеровский фашизм нанес нам больший ущерб, чем мог бы любой Хаттаб. И тем не менее даже в годы Второй мировой войны никто в России не призывал истребить весь немецкий народ. “Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается”, — повторяла наша пропаганда»[258].

Волна национальной вражды, растиражированная телевидением, была беспрецедентна даже для средств массовой информации «демократической» России. Время от времени делались лицемерные оговорки, что далеко не все чеченцы — террористы и надо отличать верующих мусульман от фундаменталистов, но эти оговорки лишь прикрывали расистскую пропаганду точно так же, как антисемитская пропаганда часто прикрывается «борьбой с сионизмом». По интенсивности эмоционального накала сентябрьские телепередачи напоминали знаменитые «пятиминутки ненависти» из романа Дж. Оруэлла «1984». Пресса и не скрывала своих целей. «Чтобы победить врага, его надо ненавидеть—таков закон войны конца XX в., которая только тем и отличается, что ей предшествует информационная артподготовка», — цинично рассуждали журналисты «Московского комсомольца». Безо всякого осуждения они рассказывали, как был «быстрыми темпами создан образ врага». Журналисты получили твердые ориентиры, чего в 1994—1995 гг. не было. «Во главе этого движения встало вновь созданное Министерство печати, которое фактически ввело в эфире частичную цензуру»[259].

Перспективы чрезвычайного положения открыто обсуждались в прессе и по телевидению. На улицах городов появились военные и милицейские патрули. Население призвали дежурить в своих подъездах, дабы не пустить туда террористов. Практической пользы от этого быть не могло — бомбы никто не закладывал в подъезды, взрывчатка находилась либо в подвалах, либо в припаркованных автомобилях. Но дежурства должны были приобщить все общество к борьбе с терроризмом. Журналисты подстрекательски обсуждали возможность стихийных антикавказских погромов. К их разочарованию, погромов не последовало.

Государственное телевидение обвинило Лужкова в полном развале правоохранительных органов в столице, из-за чего якобы и стали возможны террористические акты. Сторонники Лужкова, напротив, обвиняли Кремль в разрушении государства, ослаблении силовых структур и беспринципном сотрудничестве с чеченскими бандитами. Близкий к Лужкову руководитель столичной милиции Николай Куликов был снят со своего поста.

Официальные лица в Кремле и Белом доме сразу после террористических актов обвинили в их организации чеченских и арабских террористов, настаивая на том, что организаторы московских взрывов имеют прямую связь со знаменитым арабским миллионером бен Ладеном, ответственным за многочисленные террористические акты против граждан США. Говорилось и писалось это, кстати, еще до знаменитых нью-йоркских взрывов 11 сентября 2001 г., тоже приписанных бен Ладену. Никакими данными участие бен Ладена в организации московских взрывов подтверждено не было, но с пропагандистской точки зрения для российского начальства было предельно выгодно показать такую связь. В то время как Запад жаловался на коррупцию русских правителей, сами эти правители героически защищали «свободный мир» от происков «международного исламского терроризма».

Произошедшее повергло официальный Грозный, как отмечала газета «Известия», «в состояние, близкое к панике». Чеченские власти заявили о создании собственной оперативно-следственной группы, пообещали выдать любого гражданина республики, вина которого будет доказана и обещали «оказать федеральным властям практически любую помощь»[260]. Президент Масхадов встречался с главами пограничных российских регионов, просил о встрече с Ельциным. Кремль не реагировал.

Москва непрерывно обвиняла Масхадова в слабости, бездействии и неспособности навести порядок. В Чечне президента критиковали за его не особенно скрываемые пророссийские симпатии (последнее, впрочем, относилось и к первому лидеру независимой Чечни, генералу Дудаеву). Сам же Масхадов настаивал, что «при условии юридического признания чеченского государства мне было бы легче остановить тех, кто мутит воду». Кадровый советский военный, генерал Масхадов мечтал о союзе с Россией против НАТО, обещал, что Чечня станет «надежной опорой для России на ее южных рубежах»[261].