Читать книгу - "Покушение на Сталина. Дело Таврина-Шило - Игорь Ландер"

Достаточно странно, что захваченные агенты были, видимо, отправлены в Москву хотя и в НКГБ СССР, но именно по линии борьбы с бандитизмом. Такой вывод можно сделать из спецсообщения о задержании агентов немецкой разведки Таврина и Шиловой, подписанного, в частности, начальником отдела ББ УНКВД Смоленской области и оперуполномоченным 7-го отделения ОББ НКВД СССР. Кстати, последнее обстоятельство тоже дает немалую пищу для недоуменных размышлений, поскольку указанное подразделение отвечало за Западную Сибирь, Урал, Верхнюю и Среднюю Волгу и Центральную полосу РСФСР. Смоленская же область, наряду с Ленинградской, Московской, Калининской, Воронежской, Курской, Орловской, Тульской, Рязанской, Вологодской, Мурманской областями и Карело-Финской АССР, входила в сферу компетенции 6-го отделения. Каким образом оказался в Смоленске оперуполномоченный 7-го отделения и что он там делал, остается загадкой. Ссылки на то, что работники милиции не передали чекистам арестованных Таврина и Шилову, а отправили по своей вертикали на правах задержавших их, не могут являться разумным объяснением. К проведению следствия над агентами-террористами НКВД имел примерно такое же отношение, как, например, Главное артиллерийское управление Красной Армии, если бы агенты были случайно захвачены бойцами-артиллеристами, то есть никакое. Тем не менее, судя по спецсообщению, задержанные вместе с вещественными доказательствами были направлены в НКВД СССР — в нарушение всей системы работы с выявленной и обезвреженной агентурой противника на территории СССР.

К слову, и само спецсообщение в целом, во всяком случае, в опубликованном виде, выглядит достаточно странно, причем не только по содержанию, но и по форме. Историческая ценность этой публикации весьма сомнительна, поскольку подобные документы в научный оборот так не вводятся. В публикации из документа исчез гриф (должен быть «Совершенно секретно»), отсутствуют указание адресата, которому оно направлялось, равно как и список рассылки, номер экземпляра, регистрационный номер и дата. Неясно также, почему в публикации указаны только должности подписавших спецсообщение, что также несовместимо с правилами и практикой делопроизводства. Резоны этого неясны. Очевидно, что в 1993 году фамилии этих оперработников уже не могли составлять секрета. Возможно, в оригинале все перечисленные реквизиты присутствуют и просто были опущены публикатором, однако это обстоятельство следовало оговорить специально. Пока же перечисленные факты заставляют задуматься о степени подлинности документа, который в опубликованном виде вызывает серьезные сомнения. Похоже, что читателям предоставлена существенно отредактированная в каких-то целях версия подлинного спецсообщения.

Существует, кстати, еще один документ, цитата из которого наглядно демонстрирует степень достоверности сообщений, направлявшихся из местных органов госбезопасности в союзный наркомат. Исполняющий обязанности начальника УНКГБ по Смоленской области К. Стальнов докладывал наркому НКГБ СССР Меркулову следующее:

«Начальник Кармановского РО НКГБ Смоленской области (Федосеев. — И.Л.) сообщил по телефону, что в ночь с 4 на 5 сентября с. г. на территории района приземлился вражеский самолет с экипажем 8 чел., 2 из состава экипажа задержаны РО НКГБ. Задержанные назвались разведчиками-парашютистам [и], сообщили, что с ними вместе приземлились еще 6 человек разведчиков. Для организации розыска и задержания остальных на место выслан самолет с оперативной группой из руководящего состава УНКГБ»^[177].

Весьма примечательный текст. В нем полностью искажены обстоятельства задержания летчиков, им приписаны показания, которые они явно не давали и давать не могли, заслугу в задержании агентов уже тогда приписал себе Федосеев, ни единым словом не упомянувший о Ветрове, да и информация о направленном в безаэродромное Карманово самолете с опергруппой также, безусловно, не соответствует действительности.

В Москве допрос Таврина вели весьма высокопоставленные работники: начальник ОББ НКВД СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Александр Михайлович Леонтьев, заместитель начальника 2-го (контрразведывательного) управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности 3-го ранга Леонид Федорович Райхман и начальник 3-го отдела «СМЕРШ» (розыск агентуры противника в тылу Красной Армии и ведение радиоигр) полковник Владимир Яковлевич Барышников.

Безусловно, после разделения наркоматов внутренних дел и государственной безопасности и отнесения радиоигр к исключительной компетенции «СМЕРШа» Берия по-прежнему получал все информационные сообщения о них, но работники НКВД отныне никогда не вели ни одно мероприятие «Э»^[178]. Правда, как уже отмечалось, подпись Леонтьева можно увидеть на многих архивных документах по радиоиграм, но во всех подобных случаях дело касалось действительного или легендированного противодействия бандгруппам или повстанческим отрядам, как, например, в радиоигре «Арийцы». В классических агентурных комбинациях ОББ не фигурировал в качестве активной структуры никогда, да и сам выбор именно Леонтьева на роль следователя (хотя бы и на короткое время) выглядит странно. Осенью 1944 года 42-летний Леонтьев имел трехлетний стаж разведывательной работы в разведорганах погранвойск, с начала войны служил в штабе истребительных батальонов, возглавлял Можайский сектор НКВД по охране Московской зоны обороны, руководил войсками по охране тыла, а с 13 сентября 1943 года возглавлял Отдел по борьбе с бандитизмом^[179]. Он был хорошо знаком с ближней зафронтовой и пограничной разведкой, с операциями войск по охране тыла и с борьбой с бандформированиями, но никак не с контрразведывательной или следственной работой. Теоретически допрашивать столь важного арестованного должен был не руководитель административно-оперативного органа, а профессиональный и очень опытный следователь. Этого не произошло. Впрочем, возможно, Леонтьев присутствовал на допросе не как представитель ОББ, а как представитель НКВД СССР в целом. Но, думается, совсем не поэтому при прочтении протокола у любого исследователя, вникшего в обстоятельства данного дела, неизбежно возникает ряд естественных вопросов.

Рассмотрим содержание показаний, данных Тавриным на площади Дзержинского. Как мы помним, допрашиваемый признался в том, что фактически являлся не Петром Ивановичем Тавриным, а Петром Ивановичем Шило, перебежавшим к немцам в мае 1942 года, однако допрашивавших совершенно не интересуют обстоятельства этого вновь выявившегося тяжкого преступления подследственного, равно как и его предвоенных криминальных деяний. Они просто принимают их к сведению, не озаботившись даже тем, чтобы изменить фамилию допрашиваемого в шапке отпечатанного с черновиков протокола. Между тем заинтересоваться этим вопросом явно стоило. Вспомним, как легко Таврин поведал о якобы действительных причинах своего перехода к противнику: