Читать книгу - "Война иными средствами - Дженнифер М. Харрис"

Для Вильсона, однако, «долларовая дипломатия» являлась лишь образцом злоупотребления геоэкономическими инструментами во внешней политике. В целом он продолжал рассматривать эти инструменты как легальные и необходимые средства отстаивания соответствующих национальных интересов страны. Это очевидно из его упорного стремления установить экономическую блокаду после вступления США в войну. Но к 1919 году в Вашингтоне сместились акценты – от победы в Великой войне к куда более сложной задаче гарантирования мира, и Вудро Вильсон пришел к выводу, что Лига Наций способна предотвратить новую войну посредством введения «абсолютного» бойкота против стран-агрессоров. «Бойкотируемое государство – такое государство, которое близко к капитуляции, – пояснял Вильсон. – Если применять это экономическое, мирное, тихое, но смертоносное средство, уже не возникнет необходимости в применении силы. Это ужасное средство. Оно не потребует жертв за пределами бойкотируемой страны, но окажет давление на народ, давление, которого, по моему мнению, не выдержит ни одна современная нация»^[785].

Даже несмотря на возрождение американского изоляционизма после Первой мировой войны, геоэкономическая политика продолжала осуществляться – более того, активно проводилась в межвоенный период. «Разочарование в войне и в международных обязательствах, которые к этой войне привели, а также экономическая неопределенность препятствовали полноценному участию США в мировых делах в межвоенный период», – как отмечается в исследовании сотрудника Государственного департамента, суммирующем национальные настроения того времени. США устали от военных дилемм Европы, и президент Вильсон совместно с разработчиками внешней политики обратился к перспективам американских частных инвестиций за рубеж; инвестиционные доллары виделись им способом увеличения влияния Америки в мире^[786].

План Дауэса, например, позволил американским банкам ссудить Германии достаточно денег для того, чтобы страна получила возможность выплатить наложенные на нее репарации Франции и Соединенному Королевству. Последние же использовали полученные платежи для обслуживания своего военного долга перед Соединенными Штатами. Экономическую политику Берлина видоизменили под иностранным руководством одновременно с принятием рейхсмарки в качестве новой валюты. Иностранный контроль над немецкими финансами прекратился (а последние части оккупационных войск покинули немецкие земли) лишь в 1929 году, в соответствии с планом Юнга^[787].

В 1934 году администрация Рузвельта учредила Экспортно-импортный банк, задачей которого было содействие развитию торговли с Советским Союзом. Однако в конце 1930-х годов сфера ответственности банка расширилась. «В июне 1938 года, – как указывается в одном документе, – банк сделал свое первое латиноамериканское вложение, которое, как казалось, было продиктовано соображениями внешней политики: речь о соглашении с правительством Гаити о выкупе облигаций на 5 миллионов долларов, подлежащих выпуску американской строительной компанией в рамках реализации обширной программы общественных работ в стране»^[788].

Администрация Рузвельта умело препятствовала проникновению Германии в Западное полушарие и сравнительно широко использовала торговлю, чтобы держать Германию на коротком поводке. «В период с 1934 по 1945 год было заключено двадцать девять соглашений о взаимной торговле между США и странами Латинской Америки»^[789]. Администрация также испытывала соблазн привлечь Экспортно-импортный банк для создания помех возвышению Японии: упирая на «единственный шанс все-таки сохранить демократическую форму правления в Тихоокеанском регионе», министр финансов Генри Моргентау-младший добился выделения Китаю кредита в размере 25 миллионов долларов в декабре 1938 года^[790].

Через полтора года после начала Второй мировой войны в Европе программа ленд-лиза 1941 года (официальное название – «Закон по дальнейшему обеспечению защиты США»), позволившая Соединенным Штатам поставлять Великобритании, Франции и Китаю, а позднее СССР и другим союзным государствам военное снаряжение и имущество, на практике покончила с декларируемым американским нейтралитетом. Поставки на общую сумму около 50,1 миллиарда долларов (что равно примерно 660 миллиардам долларов в сегодняшних ценах) составили 17 процентов совокупных военных расходов Соединенных Штатов. Из этой суммы 31,4 миллиарда долларов пришлись на долю Великобритании, 11,3 миллиарда достались СССР, 3,2 миллиарда – Франции, 1,6 миллиарда – Китаю, а оставшиеся 2,6 миллиарда поделили между собой прочие союзники^[791].

Министр обороны Генри Стимсон считал программу ленд-лиза «объявлением экономической войны»^[792]. В Лондоне многие рассматривали ее как разновидность экономической войны против Великобритании. Это убеждение было отчасти обоснованным: программа обеспечивала контроль над британским экспортом, позволяла в одностороннем порядке устанавливать уровень британских золотых и долларовых резервов и принуждала Великобританию к уступкам в вопросах послевоенного урегулирования в рамках новой экономической системы. Кроме того, программа ленд-лиза сама по себе ликвидировала любые сомнения Вашингтона относительно «беззастенчивого» применения геоэкономической власти – по крайней мере, в период смертельной угрозы.

Интересно, что будь альянс Америки и Великобритании менее крепким, англичане могли бы добиться более выгодных условий по программе ленд-лиза. На протяжении восьми лет действия программы американцы выставляли Великобритании условия куда жестче, нежели французам или СССР. Несмотря на обширную американскую помощь Москве, сложившиеся взаимозависимости между Советским Союзом и Соединенными Штатами не породили у Сталина личной заинтересованности в сотрудничестве с США ради формирования послевоенного либерального капиталистического мироустройства. Решение Вашингтона воздержаться от экономического давления на СССР в ходе войны отчасти диктовалось опасениями по поводу возможности сепаратных мирных переговоров Москвы с Гитлером (наподобие пакта о ненападении 1939 года), а отчасти – желанием получить поддержку Советского Союза в разгроме Японии^[793].