Читать книгу - "Народная тайна русской революции. Советы. 1905–1917 гг. - Илья Стрекалов"

Примечательно, что движение в пользу военной организации затронуло и войска, располагавшиеся по Китайской восточной железной дороге (КВЖД). В январе 1908 г. друг с другом организационными связями были соединены Бухэду, Хайлар, Цицикар, Куаченцзы, Эхо, Пограничная. В этих пунктах были созданы гарнизонные комитеты на беспартийной почве, но под руководством эсеров, действовавшие в соответствии с уставом Всероссийского союза солдат и матросов^[789]. Центром движения стал Харбин, где и находилась сама военная организация. Приговор по делу военной организации от 19 января 1911 г. содержит ряд выдержек из её документов. Устав Харбинской организации, выявленный в бумагах привлечённого по делу бывшего техника КВЖД Викентия Войшвилло (которого Пограничный окружной суд посчитал возможным автором документа), в разделах о целях и задачах повторял Устав Всероссийского союза солдат и матросов: для того, чтобы «поддержать вооружённой борьбой трудовой народ в его требованиях», необходимо было свергнуть царское правительство и осуществить временный захват государственной власти «борцами за землю и волю»^[790]. В прокламации Харбинского комитета военной организации от 2 июля 1908 г., обращённой к солдатам, говорилось, что, когда армия сорганизуется, то «разнесёт троны царей-паразитов, построенные на народных костях и крови»^[791]. Таким образом, военная организация идейно стремилась действовать в интересах народных масс, для чего важным средством считала борьбу с царским режимом. В августе 1908 г. состоялось собрание представителей организации, на котором было решено готовить материал к съезду всех дальневосточных организаций.

Приговор по делу Харбинской организации (19 января 1911 г.) содержит и личную переписку обвиняемых, иллюстрирующую то, как сами участники организации понимали смысл своей деятельности. В апреле 1908 г. рядовой Заамурской железнодорожной бригады Владимир Смольницкий отвечал Надежде Андриановой, проживавшей на ст. Бирзуля и спрашивавшей его про подробности намечающегося всеобщего восстания в Сибири: «…главное будет предъявлено только в случае удачи – требование освобождения всех политических из тюрем, отмены смертной казни, передачи всех земель крестьянству (народу) и созыва учредительного собрания». Он также рассказал о том, что на недавнем собрании ротного комитета, в котором состоит и он сам, его участники решили ликвидировать подпоручика Щёголева «как вредный элемент за его грубое и чрезмерно жестокое обращение с нижними чинами», как только ему будет послан приговор комитета от имени Всероссийского союза солдат и матросов – они хотели, по его словам, создать прецедент в отношении представителя офицерства в Хайларе^[792]. Андрианова 20 июня с сожалением писала Смольницкому: «И когда, наконец, закончится борьба. Сколько ещё погибнет людей хороших, сильных духом»^[793].

Примечательно в данном случае то, что в 1908–1911 г. между прокурором Пограничного окружного суда и местными военными властями развернулось административное противостояние по вопросу о том, существовала ли вообще военная организация. Прокурор, отвечавший утвердительно на этот вопрос, обращался за поддержкой в Министерство юстиции, а военные власти КВЖД – в Министерство финансов (в ведении которого и находился Отдельный корпус пограничной стражи), где и происходили все события.

В связи со Смольницким и военной организацией прокурор Пограничного окружного суда сообщал в Министерство юстиции летом 1908 г., что было составлено письмо от имени и с печатью военной организации: «…письмо это ротный командир читал затем с некоторыми пропусками роте, упрекал её в нарушении воинского долга и присяги и в конце своей речи к солдатам порвал это письмо и стал истерически плакать»^[794]. Капитан Селиванов, зачитывавший письмо солдатам, отметил, что сделал вид, что порвал письмо, на самом деле сохранив его. Почерковедческая экспертиза установила авторство Смольницкого. Последний же, согласно одному из докладов прокурора в Минюст, в письмах к Андриановой характеризовал деятельность военной организации так: она развивается «не шагами, а саженными скачками»^[795]. Например, в Пасху, ночью и во время заутрени, в сопках недалеко от Хайларской гарнизонной церкви собиралось до 200 солдат железнодорожной бригады и пограничников. Карательные поезда, отмечал Смольницкий, находятся рядом, однако, по его словам, при первой попытке применения насилия к солдатам «заварится такая каша, что всё полетит вверх дном»^[796]. Прокурор, докладывая министру юстиции, обращал внимание на всю серьёзность намерений революционно настроенных солдат, подтверждавшуюся тем, что подпоручик Щёголев чуть не сгорел при неожиданном пожаре в Хайларском офицерском собрании железнодорожного батальона, а на капитана Семёнова дважды покушались. По свидетельству местного священника, дающего уроки в учебной команде, солдаты весьма ненадёжны.

Однако управляющий КВЖД не согласился с выводами прокурора Пограничного окружного суда, о чём стало известно весной 1909 г. Он опирался на сведения местных военных властей. Генерал-майор, барон фон-дер Роопп, являвшийся начальником железнодорожной бригады, считал, что сведения о военной организации являются «обобщением… остальным незначительным фактам придаётся неправильное освещение… службы чинов вверенной ему бригады»^[797].

Тем не менее прокурор продолжал настаивать на своём и, более того, представил в начале 1911 г. сведения, будто бы в бригаде оказывается служебное воздействие на отдельных чинов, стремящихся донести объективные, на его взгляд, сведения о военной организации следствию. Так, фельдфебель 22-й роты Заамурской железнодорожной бригады Мишин, дававший показания о том, что некий Лука Щавинский бежал 31 мая 1910 г. после обнаружения у него записки о неком «Комитете Военной Организации», был уволен со службы, а полковник Ренигер дал ему такую характеристику: «Мишин оказался никуда не годным фельдфебелем», ему «нельзя доверять»^[798]. В этом прокурор видел прямое давление на лиц, освещающих вопрос о действительном существовании военной организации в бригаде. Он обращал внимание на факт убийства ротмистра ЖПУ КВЖД де Ливрона тем самым сбежавшим ефрейтором Щавинским 8 января 1911 г., а также на совершённое на коменданта г. Харбина, полковника Дунтена, нападение 10 июня 1910 г. (спустя 10 дней после побега Щавинского). И всё это, подчёркивал прокурор, было делом рук Харбинской военной организации, по делу которой в январе 1911 г. был вынесен приговор (он обозначил его как «дело 57-и»). Причину успеха пропаганды он объяснил просто: солдаты имеют время общаться с революционно настроенными железнодорожными рабочими, оставаясь без присмотра со стороны вышестоящих чинов.