Читать книгу - "Красный дракон. Китай между Америкой и Россией. От Мао Цзэдуна до Си Цзиньпина - Елена Поликарпова"

В ходе анализа феномена «когнитивного капитализма» А. Горц приходит к выводу о том, что капитализм знаний имеет шанс выжить, если сумеет имеющийся в изобилии человеческий интеллект превратить в дефицит. Последний достигается путем распыления знаний, созданием препятствий их распространению и обобществлению, принуждением носителей знания к рыночному сбыту. «Вследствие своих внутренних противоречий и непоследовательности, капитализм знаний представляется крайне неустойчивой, уязвимой, отмеченной культурными конфликтами и социальным антагонизмом формой общественного устройства. Но как раз эта неустойчивость и позволила ему развиваться в противоположных направлениях. Капитализм знаний – это не капитализм, подверженный кризисам, он сам и есть кризис, до глубин потрясающий общество»⁶⁰⁰.

Этому капитализму знаний как самому кризису адекватно современное искусство, представляющее собою этику непристойности. В своем аналитическом эссе-размышлении «Современное искусство: этика непристойности» О. Аронсон рассматривает актуальные внутренние проблемы современного арт-процесса и затрагивает вопрос взаимоотношений искусства с обществом⁶⁰¹. С позиции своего тотального радикализма он подвергает критике наблюдающийся сегодня возврат искусства к эстетике, что обусловлено его сближением с экономикой, кроме того, он показывает, что этическая сфера искусства тоже оказалась поглощена рынком, благодаря чему свою цену имеет непристойность в искусстве. Это означает, что свобода самовыражения художника неадекватна тенденциям развития общества знания.

«Когда мы говорим об искусстве как опыте, то пытаемся указать, что есть некая логика (или этика непристойности): опьянение плотской (вещной) жизнью, извлечение возвышенного из профанного. Или, говоря словами Ницше, вера в тело, которая становится фундаментом веры в душу. Когда в фильме “Дневник сельского кюре”, поставленном Брессоном по роману Бернаноса, главный герой, кюре, предстает перед жителями деревни обычным алкоголиком, который ничего не ест, кроме хлеба, и постоянно пьет вино, то он явно не “соответствует занимаемой должности”. Он непристоен в качестве священника. Но следование хлебу и вину – не просто алкоголизм, но и причастие, путь веры. Следование этике непристойности – постоянная фальсификация моральных догм, указание на несоответствие действия и его привычной интерпретации… Сила и Ницше, и современного искусства в том, что оппозиция “истина – ложь” была разорвана, что не-истина была усмотрена в основании самих сил жизни»⁶⁰².

Сегодня, в начале XXI столетия наступил «рай благополучия» для современных художников, когда их картины высоко оцениваются на рынке, хотя художественная ценность их произведений ничтожна. Поскольку очень «трудно удерживать ничтожность искусства в его ничтожности», постольку «куда проще наделить эту неотменимую, аффективную непристойность искусства чем-то сверхценным»⁶⁰³. Эта ничтожность искусства, этика его непристойности обусловлена тем, что в контексте «когнитивного капитализма» место искусства оказалось «при деньгах и при власти, завоевало безраздельную и беазальтернативную гегемонию»⁶⁰⁴. Эта гегемония обусловлена не просто поддержкой власти, она разделяется большинством участников художественного и общественного процесса (художниками, кураторами, владельцами галерей, журналистами). Однако все ожидания, что официальная система искусства способна генерировать пристойные произведения искусства, являются несбыточными⁶⁰⁵.

Однако на международной арене, где акторами выступают современные локальные цивилизации, просматриваются тенденции исключения этики непристойности из мира искусства. Так, достаточно обратиться к искусству современного Китая, где издавна большое внимание уделялось музыке, которая представляет собою «источник радости мудрых людей», которая «способна вызывать в народе хорошие мысли», которая «глубоко проникает в его сознание и легко изменяет нравы и обычаи» (Сюнь Цзы, около 313–238 гг. до н. э.). С этим высказыванием перекликается афоризм Аристотеля «Музыка облагораживает нравы». Китайская музыкальная традиция сохранилась до наших дней, ее красота не умаляется ее своеобразием для слуха европейца. «В ней словно сплелись звуки природы и человеческий голос. Поразительно, насколько разнообразен набор музыкальных инструментов, сделанных из дерева, бамбука, кожи и т. д.»⁶⁰⁶. Сегодня в Китае популярно музыкальное искусство, исполняемое на таком уникальном струнно-щипковом инструменте, как гу чжэн. Гу чжэн сегодня – это «один из обязательных инструментов в концертах классической китайской национальной музыки»⁶⁰⁷. Существенно то, что искусство восходящего Китая выступает индикатором процесса «пространственной привязки» капитала, который в силу исчерпания пространственной и временной экспансии уже исчерпал себя (об этом шла речь выше).

«Те, кто находится в лучшем положении для поиска новой “пространственной привязки”, – пишет Дж. Арриги, – начинает искать ее, каждый раз во все более вместительном “контейнере”. От городов-государств, накопивших значительный капитал в маленьких “контейнерах” – к Голландии XVII в., которая была больше, чем город-государство, но меньше, чем национальное государство; затем – к Британии XVIII и XIX вв., являвшейся мировой империей; и, наконец, – к США XX в., размером в целый континент. Теперь процесс не может продолжаться аналогичным образом, поскольку нет такого нового, большего, “контейнера”, который мог бы заменить США. Есть большие национальные государства (уровня целых цивилизаций), такие как Китай и Индия, которые не больше США в пространственном отношении, но превосходят их по населению в четыре-пять раз. Таким образом, мы переходим к новой модели: вместо перехода от одного “контейнера” к другому, большему по размерам, произойдет переход от “контейнера” с меньшей плотностью населения к “контейнеру” с большей плотностью. Более того, раньше происходил переход от одной богатой страны к другой богатой стране. Теперь же переход должен произойти от очень богатой страны к стране преимущественно бедной. В Китае, например, доход на душу населения составляет одну двадцатую от дохода на душу населения в США»⁶⁰⁸.

Вполне вероятно, что именно доминирование Китая в будущем мировом порядке приведет к содружеству цивилизаций, которые живут в равном отношении друг к другу и разделяют бережное отношение к нашей планете и ее природным ресурсам. Поэтому не исключено, что возможно осуществление сценария рыночного социалистического общества: «Однако все это может быть организовано скорее через регулируемый государством рыночный обмен при поддержке труда, а не капитала, на смитианский манер, нежели через государственную собственность и контроль за средствами производства»⁶⁰⁹. Во всяком случае, несомненно то, что существующая капиталистическая мир-система исчерпала потенциал своего развития, что на смену ей придет другая мир-система.

В целом можно утверждать, что осуществление того или иного сценария развития мирового сообщества цивилизаций после глобального финансово-экономического кризиса зависит от конкретных условий. Как писал Дж. Арриги в своем «Долгом двадцатом веке»: «Растущий экономический вес Китая в глобальной политической экономии сам по себе не гарантирует появления мирового рыночного общества, основанного на взаимном уважении мировых культур и цивилизаций, с центром в Восточной Азии. Как уже было отмечено ранее, такой исход предполагает радикально иную модель развития, которая, среди прочего, является социально и экологически жизнеспособной и которая предполагает глобальному Югу более равноправную альтернативу сохраняющемуся господству Запада. Все предыдущие гегемонистские переходы характеризовались длительными периодами системного хаоса; и этот альтернативный исход остается возможным»⁶¹⁰. Вполне вероятно, что альтернативный сценарий будущего как системного хаоса отнюдь не исключен, о чем свидетельствует то, что современное искусство содержит в себе потенциал «этики непристойности».