Читать книгу - "Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин"

…

И даже в 1139 г. Второй Латеранский собор постановит: «Кто берет проценты, должен быть отлучен от церкви, принимается обратно после строжайшего покаяния и с величайшей осторожностью. Взимателей процентов, не вставших перед смертью на путь истины, нельзя хоронить по христианскому обычаю». Мартин Лютер в начале XVI века будет проповедовать: «Ростовщик… не человек. Он должно быть оборотень, хуже всех тиранов, убийц и грабителей, почти такая же скверна, как сам дьявол» [1381].

Тренды покупательной способности за 210 лет (доллара США, 1800–2010 гг., и динария Римской империи, 64-274 гг.) [1382] [1383]

На эффект «убывающей отдачи капитала» указывает и еще один показатель. Его внешнее проявление отмечал С. Булгаков: «Вся Римская империя претерпевает своеобразное хозяйственное вырождение, именно от денежного хозяйства » [1384]. И здесь «одним из самых ощутимых явлений…, — по словам М. Ростовцева, — было обвальное обесценивание денег и еще более быстрый взлет цен» [1385]. Обесценивание денег выражалось в постепенной и все большей замене серебра в основной валюте Империи — динарии, на медь, в результате его покупательная способность постоянно снижалась.

Обесценивание имперской валюты продолжится: в 301 г. один фунт золота стоил 50 тыс. динариев, через десять лет — 120 тыс., а в 324 г. — 300 тыс. Развязка наступит в 337 г., когда имперская валюта сорвется в петлю гиперинфляции — за фунт золота будут давать 20 миллионов динариев [1386]. «Великая Римская империя, — пишет М. Ростовцев, — находилась на грани постепенного возврата к натуральному хозяйству, потому что она была не в состоянии обеспечить себя достаточным количеством доброкачественной стабильной монеты» [1387].

Порча монеты — инфляционный налог, стал следствием того, что императоры уже с конца I в. не могли собрать обычных налогов, достаточных для покрытия нужд государства и чем дальше, тем больше. К середине IV века н. э., отмечает Р. Бернарди, «дефицит налоговых поступлений усилился…». Увеличение налогов привело к прямо противоположному результату: растущему «уклонению от налогов со стороны высшего чиновничества и крупных землевладельцев» [1388]. В ответ государство было вынуждено прибегнуть к прямым реквизициям, обязательным поставкам, установлению контроля над ценами и т. п. Но все усилия были тщетны. «Это был глубоко укоренившийся недуг, разъедающий государственный организм Рима, который нельзя было исцелить с помощью паллиативных мер… (их) результат был один — губительный», — замечает по этому поводу М. Ростовцев [1389].

Обесценивание динария историки объясняют и вывозом серебряной монеты в ходе торговли с другими странами, и оскудением целого ряда серебряных месторождений, и расточительностью некоторых императоров. Однако главная причина обесценивания имперской валюты заключалась в исчерпании источников роста Рима — успешных войнах. Но Рим не мог остановиться и продолжал воевать. Причина этого, по мнению П. Хизера, заключалась в том, что «Империя нуждалась в символах победы, которые она могла предъявить налогоплательщикам» [1390].

…

Вместе с тем войны уже не только не приносили прибыли, а наоборот требовали все больших затрат на свое ведение. Еще один из отцов церкви Григорий Богослов, замечал, что «война является матерью налогов», и, конечно же, матерью инфляции, добавляет Дж. Педен [1391].

Римскую экспансию остановит только погружение в хронический финансовый кризис, который сделает невозможным содержание прежней военной структуры, отмечает Р. Бернади: «Недостаток средств… не позволял создавать удовлетворительные условия для военнослужащих, поэтому база вербовки легионеров была расширена как раз вовремя, чтобы не допустить комплектования легионов исключительно отчаявшимися бедняками… Однако в результате, по бюджетным соображениям, римский меч перешел из рук италийцев сначала в руки жителей провинций, а в заключительный период существования империи — и в руки варваров… которые служили в самостоятельных иррегулярных формированиях под командованием собственных вождей… Эта система… обходилась дешевле, чем содержание и оснащение регулярных войск» [1392].

Но в то же время более дешевая система снизила и боеспособность римской армии. В результате Римская империя сама стала объектом непрерывной внешней агрессии. И уже в конце II в. империя была вынуждена перейти к все более ужесточающейся мобилизационной политике. «Вопрос военной защиты постепенно стал для империи вопросом жизни и смерти. Чтобы его разрешить, все пригодные для дела силы империи сосредоточились на одной задаче — задаче создания сильной, боеспособной армии. Ее выполнение потребовало подчинения интересов народа интересам государства» [1393].

Однако империя оказалась бессильна что-либо сделать. «Основная вина лежала на двух одновременно действовавших факторах: это длительная гражданская война, ставшая повседневностью, и интенсивное нападение внешних врагов…, — независимо друг от друга, но единодушно отмечают М. Ростовцев и П. Хизер. — Ключ к пониманию ситуации лежит, таким образом, в правильной оценке гражданской войны, обусловившей успех набегов враждебных соседей, который, в свою очередь, ослабил защитный потенциал империи и вынудил императора к постоянному применению принуждения и террора по отношению к населению…» [1394]

Олигархия Причиной гражданских войн, по мнению М. Ростовцева, была растущая «ненависть к господствующим классам и их пособникам» [1395]. Ростовцев здесь проводит прямую параллель с историей падения Древней Греции:

…

«Наряду с внешними войнами в континентальных и островных греческих городах непрестанно шла яростная классовая борьба, вызванная неуклонным увеличением класса богатых и состоятельных граждан при одновременном обнищании основной массы населения… Старинный лозунг этой борьбы — раздел земельной собственности и отмена долговых обязательств» [1396].

Социальный раскол и падение Римской Республики начались с ее блестящих военных успехов, когда «легкие лавры и богатая добыча в азии предоставлялась исключительно самым родовитым аристократам» [1397]. В то же самое время на другом конце социальной лестницы происходило массовое разорение мелких земельных собственников, вынужденных продавать свои земли богатым латифундистам. В результате, отмечает Т. Моммзен, «римское гражданство, прежде бывшее общиной свободных и равных людей, все заметнее и заметнее распадалось на два класса: господ и рабов — и в одном развивалось равнодушие к нижестоящим, в другом ненависть и озлобление…» [1398]

Одновременно произошел еще один раскол — раскол в римской элите: на родовую римскую аристократию и новую (плебейскую) аристократию, сколотившую свои состояния на военных поставках, спекуляциях, торговле и т. п. Это разделение последовало, вероятно, за одним из первых антикоррупционных законов, которым стал акт от 218 г. до н. э., запрещавший сенаторам и их сыновьям принимать участие в казенных подрядах и вести заморскую торговлю. Правда, как отмечает Т. Моммзен, практического значения этот закон не имел, поскольку аристократия легко обходила его. Зато этот закон был чрезвычайно богат последствиями, поскольку он разделил властвующую аристократию и чисто финансовую, между которыми в последствии развернется непримиримая борьба за власть [1399].