Читать книгу - "Политические тайны Второй мировой - Виктор Устинов"

Проанализировав огромное количество сообщений и массу фактов о приближении войны, 21 июня, сразу после полудня, из СНК поступило распоряжение, чтобы «все ответственные работники министерств и ведомств оставались в своих служебных кабинетах до особого распоряжения»[394]. Все руководители советских и партийных органов власти в Москве, в западных республиках и областях работали по московскому графику, ежечасно информируя друг друга о положении дел в центре и на местах. В это же время Сталин лично переговорил со всеми руководителями приграничных советских республик и Москвы, и передал им просьбу правительства, чтобы руководители высшего ранга в ночь на 22 июня оставались на рабочих местах — из-за опасности приближения войны. Впрочем, он мог это и не делать, так как все высшие советские и партийные работники трудились в том же режиме, по которому работал Сталин — до трех-четырех часов ночи с последующим отдыхом до 10 часов утра.

Днем 21 июня Сталин лично позвонил командующему Московским военным округом генералу армии И.Тюленеву и командиру 1-го корпуса противоздушной обороны столицы генералу Д. Журавлеву и попросил их держать военные силы собрано, в кулаке, и усилить бдительность[395]. К концу дня 21 июня во всех органах государственной власти, отвечающих за безопасность страны, сложилось твердое убеждение, что гитлеровская Германия завершила переброску всех своих войск к государственной границе Советского Союза, и ее нападение можно было ожидать с часу на час. Зная хорошо повадки Гитлера, и его способы нападения на другие страны, Сталин и его близкое окружение определило день и возможный час нападения — рано утром, в воскресенье, 22 июня, как это доносили советские разведчики, и как об этом сообщали перебежчики немецкой, венгерской и румынской армий. Огромная страна встречала надвигающуюся войну в напряженном деловом ритме и с уверенностью в своей победе, вот только в армии наблюдалось излишнее спокойствие, и чем ближе было к границе, тем ощутимее было это спокойствие среди военных, доходившее до абсурда. Это особенно было заметно в войсках Западного особого военного округа, которым командовал генерал армии Д. Павлов.

Несколько раз 21 июня Политбюро ЦК ВКП(б) и Совнарком занимались непосредственно военными вопросами. Рано утром было принято решение о создании Южного фронта, ближе к полудню было принято еще одно решение — о серийном производстве реактивных установок БМ-13 («Катюш») на московских заводах.[396]

В десятом часу вечера в ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР были вызваны секретарь Московского комитета партии АС. Щербаков и председатель Московского городского исполнительного комитета депутатов трудящихся В.П. Пронин. Сначала их принял Сталин и, обращаясь к ним, он сказал: «По данным разведки и перебежчиков, немецкие войска намереваются сегодня ночью напасть на наши границы. Видимо, начинается война. Все ли у вас готово в городской противовоздушной обороне? Доложите»[397]. Пронин сообщил Сталину, что в городе создано и обучено 19 тыс. команд местной противовоздушной обороны, в которых было задействовано более 600 тыс. человек, преимущественно женщин, более десяти тысяч противопожарных команд и другие военизированные формирования, готовые немедленно приступить к работе.[398]

Выслушав внимательно их сообщение, Сталин попросил Щербакова и Пронина задержать в городе руководителей районных партийных и советских организаций до полного выяснения обстановки. Приглашенные затем в ЦК, руководители Москвы еще раз доложили, сколько и где в городе имеются бомбоубежищ и сколько находится в стадии строительства, сколько было создано служб городской противовоздушной обороны, добровольных противопожарных и противохимических команд, санитарных дружин и аварийно-восстановительных подразделений. Покинув около трех часов ночи Кремль и зайдя в свои кабинеты, Щербаков и Пронин узнали о начале войны. И уже в 5 часов утра они приняли решение по приведению всех подразделений Московского ПВО в боевую готовность и по переводу предприятий Москвы на выполнение оборонных заданий.

Так же напряженно и деловито работали в эти часы партийные и советские органы Минска, Киева, Таллина, Риги, Вильнюса, всех областных центров западного региона страны. В то время как из Бреста, Белостока, Гродно, Львова и других приграничных городов командиры соединений и частей не могли вывести свои дивизии и корпуса для организации боя с врагом на местности, гражданские руководители под авиаударами, а порой и под прицельным артиллерийским огнем, загружали и отправляли на восток со своих областных и районных центров станки и оборудование, предназначенные для выпуска военной продукции, и организовывали эвакуацию населения по тем мобилизационным планам, что были составлены ими до войны. Незаметный подвиг миллионов таких людей и заложил тот фундамент, на котором созидалась победа, и он же породил лозунг «Все для фронта! Все для разгрома врага!»

Ночью, перед нападением фашистской Германии на нашу землю, рядом со Сталиным находились члены Политбюро и некоторые члены правительства. Его беспрерывно информировали о положении на границе и перемещении вблизи нее сил вермахта нарком НКВД Л. Берия и нарком государственной безопасности В. Меркулов. Первыми о массовом нарушении воздушной границы Советского Союза гитлеровской авиацией наркому НКВД Л. Берии доложили командующие западными пограничными округами, у которых устойчиво работала связь, а потом от пограничников беспрерывно пошли сообщения о начале нападения немецко-фашистских войск и завязавшихся смертельных боях вдоль всей государственной границы. Около трех часов ночи фашистские самолеты попытались атаковать силы Балтийского и Черноморского флотов, но они были встречены мощным огнем наших батарей, о чем в 3 часа 07 минут наркомом военно-морского флота Н. Кузнецовым было доложено Сталину[399]. По линии партийных и советских органов власти с трех часов утра пошли беспрерывные донесения в ЦК ВКП(б) и СНК о вражеских налетах на областные и районные центры, расположенных на западе в Белоруссии и Украине. Как только стали известны первые сообщения о нападении немцев, Сталин несколько раз звонил наркому обороны маршалу Тимошенко и пытался узнать у него обстановку на фронтах западного направления, и что предпринимает наркомат обороны для отражения вражеского вторжения, но получить ясную и содержательную оценку происходящих событий, и ответных решений не удавалось. Маршал просил предоставить ему время, чтобы он лучше мог разобрался в обстановке. Но как он мог разобраться, если связь с командующими и штабами Северо-Западного, Западного и Юго-Западного фронтов, в полосе которых наступали главные силы немецко-фашистской армии, не работала или работала так плохо, что составить общее представление о масштабах вторжения и ответных действиях наших войск не представлялось возможным. Штабы приграничных округов отрывочными докладами, все время прерываемыми действиями диверсантов абвера и немецкими станциями постановки помех, сообщили о начале бомбардировок городов и аэродромов и о начале вторжения, но каков характер этого вторжения и какие силы в нем задействованы — таких оценок они не давали, да и не могли дать, потому что у них не было связи со своими армиями. В Наркомате обороны маршал Тимошенко долго не решался начавшиеся столкновения советских войск с немецкими у государственной границы признать за начало войны, а не за провокацию, о которых неустанно писала как советская, так и зарубежная печать, и только спустя четыре часа (в 7 часов 15 минут) после оценки событий на западной границе, он подписал первую директиву в войска о «необходимости уничтожить войска агрессора, перешедшие советскую границу». При этом он потребовал, чтобы при выполнении этого приказа, до особого распоряжения, наши войска государственную границу не переходили[400]. Я сообщаю это не для осуждения действий наркомата обороны, а для понимания читателем того мучительного состояния, в каком находятся все государственные деятели, на долю которых выпадает тяжелая и горькая участь признать и сообщить своему народу, что война, которую они всеми доступными способами хотели предотвратить или избегнуть, пришла.