Читать книгу - "Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - Наталия Таньшина"

Смелая, решительная, открытая, при этом вспыльчивая и отходчивая, мисс Лайон очень привязалась к воспитаннику. Она была готова в случае необходимости поступать наперекор приказаниям гувернанток, графини Ливен и даже императрицы Марии Федоровны – лишь бы это шло на пользу ее подопечному^[45].

По словам Н.К. Шильдера, Николай неоднократно говорил, что свою ненависть к полякам он унаследовал от няни. Скорее всего император перенес в далекое детство более поздние впечатления, быть может, о тех временах, когда пил чай у няни и слушал ее воспоминания о жестокостях, творившихся в 1794 г. в Варшаве. Можно согласиться с мнением российской исследовательницы Е. Щербаковой, что вряд ли мисс Лайон пришло бы в голову развлекать подобными рассказами маленького мальчика^[46]. В любом случае, влияние «шотландской львицы» на формирование характера будущего государя несомненно^[47]. Готовить к разлуке с няней Николая стали исподволь и заранее. Когда двор на лето переехал в Павловск, великий князь не увидел рядом своей любимицы. В июне 1803 г. Евгения Васильевна вышла замуж и стала госпожой Вечесловой. Они виделись все реже, но продолжали испытывать друг к другу прежнюю нежность. По восшествии на престол Николай I не забывал свою няню, навещал Евгению Васильевну в Аничковом дворце, где ей была отведена квартира, в которой она прожила до своей смерти в 1842 г.^[48]

Общаясь с воспитательницами, Николай проникся строгой полу-немецкой, полуанглийской моралью. Это пуританство весьма контрастировало с добродушием, простотой и вседозволенностью, принятыми в русских семьях. Он учился следить за собой, постоянно себя контролировать, не терять самообладания. Его товарищи по играм, подобранные гувернантками, носили немецкие имена: граф Адам Вюртембергский, маленький Адлерберг. Считалось, что для правильного воспитания отпрыска правящей династии России надо остерегаться всего русского^[49]. Правда, сам Николай, став государем, будет, напротив, сторониться всего иностранного.

Опасаясь, что женское окружение сделает характер Николая слишком мягким, Павел занялся поиском образованного и благовоспитанного наставника для сына. Среди кандидатур на это место был даже Ф.-Р. де Шатобриан, написавший об этом в своих «Замогильных записках»^[50]. В итоге Павел выбрал графа Семена Романовича Воронцова, российского посла в Великобритании. Выдающийся дипломат и горячий поклонник английской конституции, граф, возможно, справился бы с этой задачей. Но он испытывал такое отвращение от мысли о возвращении из своей любимой Англии в Россию, что уклонился от просьбы императора^[51]. После его вежливого отказа Николай и Михаил были переданы на попечение уроженца Курляндии генерала Матвея Ивановича Ламздорфа, директора Кадетского корпуса, приступившего зимой 1800–1801 гг. к исполнению своих обязанностей воспитателя. Честный и благородный старый военный с небывалым усердием радел о воспитании и образовании своих учеников, подчеркивая важность соблюдения дисциплины и уповая преимущественно на выговоры, приказы и наказания. Никакого удовольствия от этих свирепых кар генерал не получал, просто «время было такое: били людей по убеждению, а не из злобы»^[52].

Сам же Николай позднее писал о чувстве постоянного страха, внушаемого воспитателем: «Страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум…»^[53] Ламздорф рано познакомил Николая со своеобразным опытом грубой казарменной дисциплины, и Николай мало-помалу начал любить скромный и простой мир, выстроенный по ее законам.

Трагическая смерть отца почти не коснулась пятилетнего Николая. Его спальня находилась над спальней императора Павла. Уже когда трагедия свершилась, дети были разбужены Шарлоттой Карловной, одеты, отведены к матери и отправлены в Зимний дворец. О смерти отца им ничего не сказали. На следующий день после гибели Павла императрица привела Николая и Михаила к своему старшему сыну Александру, ставшему императором, со словами: «Отныне ты их отец!» Однако Александр, поглощенный размахом стоящих перед ним задач, не стремится взвалить на себя еще и воспитание младших братьев. Поэтому в детской продолжал властвовать Ламздорф.

Один из самых распространенных мифов о Николае Павловиче, чему он, неизменно требовательный к себе, немало способствовал своими высказываниями, это миф о его плохом образовании. На самом деле оно вполне соответствовало университетскому курсу того времени^[54]. Перечень предметов, изучавшихся великими князьями, весьма внушителен: русский язык и словесность; французский, английский, немецкий, латинский и древнегреческий языки, русская и всемирная история, география, арифметика, рисование, музыка, верховая езда, танцы, фехтование, военные науки и особенно инженерное дело. Правда, Николай Павлович не был склонен к отвлеченным наукам или философии. Из гуманитарных дисциплин лишь история привлекала его как «наставница жизни» и описание жизни знаменитых полководцев и монархов. Император при врожденной способности к живым языкам охотно пользовался французским, немецким, английским, однако с юношеских лет имел стойкую неприязнь к древним языкам, считая их знание излишней «роскошью» в практической жизни^[55]. Иными словами, о скудном образовании Николая не могло быть и речи. Правда, учиться Николай не любил. Он позднее писал: «В учении я видел только принуждение и учился без охоты. Меня часто и, я думаю, не без причины, обвиняли в лености и рассеянности; но нередки были случаи, когда во время уроков Ламздорф больно бил меня тростью»^[56]. После гимназического курса наук великие князья прослушали еще цикл лекций по этике, логике, политическим наукам, государственному праву и политэкономии. К ним во дворец приходили лучшие ученые. Николай и Михаил слушали их, скучая, рисуя на полях тетрадей карикатуры. Тем не менее преподаватели признавали, что у Николая живой ум и прекрасная память. Единственный интересовавший его предмет – это искусство фортификации. В течение всей своей жизни он смотрел на себя как на специалиста в этой области и с удовольствием называл себя «инженером». Его пристрастие к армии росло с годами; он лучше любого офицера знал все секреты строевой службы.