Читать книгу - "Россия и русские в современном мире - Наталия Нарочницкая"

Размышления после премьеры документального фильма «Гибель империи. Уроки Византии»

Фильм архимандрита Тихона «Гибель империи. Уроки Византии» очень важен сегодня прежде всего тем, что он приподнимает современного человека над сегодняшним, сиюминутным и показывает, куда течет река вселенской истории.

Но воспринять это непросто. Современный человек склонен видеть только отведенный ему крошечный изгиб берега и полагать, что это и есть магистральное направление. А когда ему пытаются показать в панораме весь путь и его смысл, указать на истоки и открыть перспективу, он затыкает уши, закрывает глаза. Его это раздражает, потому что обременяет ответственностью за то, как влияет его собственная жизнь с ее целями и ценностями на направление общечеловеческой истории. И далеко не каждому такая ответственность по плечу. Она слишком тяжела.

Этим во многом и объясняется та истерика, которая разразилась в современных либеральных СМИ после выхода фильма. Слишком уж несовместим его смысл с бытующими в этой среде стереотипами, с ориентацией человека на автономность личности от всех религиозных, нравственных, национальных и семейных устоев.

Атомизация – вообще черта современного сознания, которому свойственно отгораживаться от великих вопросов, замыкаться на потребительстве во всех сферах.

А в фильме путь, судьба отдельной личности сопрягаются с руслом истории всего человечества. И это русло способно размываться и меняться в зависимости от наших поступков. Такое осознание, конечно, осложняет жизнь.

Но из всех земных существ лишь человек имеет историю, один он в своих поступках руководим не только сиюминутными обстоятельствами жизни, но и пониманием той роли, которую он призван выполнить в этой истории, служа своей личной жизнью осуществлению ее общих задач, связующих прошлое человечества с будущим. Только человек имеет и летопись, и предания, и собственные понятия о своих исторических задачах и своих исторических обязанностях. Мы обязаны извлекать уроки из нашего исторического опыта, если хотим иметь будущее.

Именно поэтому так необходим этот фильм. И именно этим он так раздражает критиков, чьи придирки к деталям и упреки в схематизме так беспомощны и малосущественны! Конечно, определенный схематизм неизбежен в таком жанре. Иначе нужно было бы сопровождать каждый тезис томами документов. При известной плакатности фильм отличают глубокие и лаконичные формулировки. И он, несомненно, правдив.

Другое дело, что оценить правдивость и точность фильма – задача для многих сегодня непосильная. У современного человека, как правило, нет достаточных знаний, и потому многое в подлинной истории ему кажется невероятным, притянутым, искаженным. Так, некоторые термины в фильме, над которыми подсмеиваются критики, по их мнению, искусственно опрокинуты из сегодняшнего дня в прошлое, но они-то как раз и пришли к нам из глубокой древности. К примеру, «олигархия» – власть группы, сопровождаемая всегда охлократией – властью толпы, управляемой через обработку сознания, – термин, введенный в оборот еще Аристотелем и Полибием двадцать два века назад как извращение демократии.

Из сознания человека изъято вселенское значение Византийского наследия. И потому современнику кажется таким удивительным и неправдоподобным, что в течение полутора тысячелетий Византия была культурной метрополией мира, а Запад – его задворками, где царили грубость нравов, грязь, вонь, плыли нечистоты прямо по улицам. Но это было действительно так. Дочь византийского императора Комнина, Анна, описывала западных варваров так, как в

XIX веке выглядело бы нашествие ковбоев в изысканный парижский салон. А европейские короли еще во времена д’Артаньяна мылись дважды в жизни: при рождении и положении во гроб.

Но не только Константинов град был солнцем культуры. Киевско-русская культура, вопреки скепсису наших западников, была куда выше западной. Древний Киев был одним из самых богатых и культурных городов Европы, на западе которой, по словам крупнейшего французского историка школы Анналов Жака Ле Гоффа, «варвары вели убогую жизнь в примитивных и жалких местечках (западные «города» насчитывали лишь несколько тысяч жителей и городская цивилизация была там неизвестна)». Дочь Ярослава Мудрого Анна, выданная замуж за французского короля, до конца своих дней была при французском дворе единственной персоной, умевшей читать и писать. Ее супруг – король ставил крестик, а киевская царевна знала греческий, славянский и латынь.

Средневековый мир Запада, как пишет Ле Гофф в книге «Цивилизация средневекового Запада», был «итогом конвергенции римских и варварских структур», преемником Римской империи не времен расцвета, а ее заката. И не только для византийцев, но и «для мусульман интеграция в западный христианский мир означала бы упадок, переход на более низкую ступень цивилизации». А вот что пишет Арнольд Тойнби – патриарх британской историографии: «В экономическом и культурном отношении ислам подарил искусство цивилизации грубому, неотесанному латинско-христианскому миру». Всплеск науки, техники, мысли на Западе действительно связан с вынужденным переездом туда из разрушенной Византии всего образованного слоя.

И столь же достоверен фильм в той части, когда речь идет об источниках резкого обогащения Запада в результате ограбления Византии.

До сих пор недооценивается масштаб вывезенных из Византии и затем из Южной Америки в период Конкисты богатств, сопоставимых с многовековыми трудами поколений.

Это для многих неудобная правда. И не только на Западе, но и среди наших отечественных либералов-западников.

Два тысячелетия христианства не породили в западном сознании универсализма, свойственного столь разным размышлениям В. Соловьева и А. Хомякова. В мировой европоцентристской общественной мысли только титаны западноевропейского Возрождения и Просвещения представлены выразителями и двигателями общечеловеческого начала. Но они исполнены нигилизма ко всему неевропейскому. Архетипическое пренебрежение к «восточным варварам», перенесенное на соперничающий образ в христианской истории (Византию и ее наследников), питало идеологию не только в период натиска на Восток Священной Римской империи. Мыслители Возрождения, когда речь заходила о сопернике, также теряли «вселенский» подход. Гуманист и поэт Франческа Петрарка, поздравляя «Дожа и Совет Генуи» после очередного разграбления Византии купцами-пиратами, высказывает свое удовлетворение погромом «лукавых малодушных гречишек», выражая пожелания, чтобы «позорная их империя и гнездо заблуждений были выкорчеваны генуэзцами через «возмездие, не к добру затянутое всем католическим народом». У него можно обнаружить и некоторые настроения, вовсе неприличные для «столпа» общечеловеческих ценностей: Петрарка выражает отвращение к «скифским мордам, наводнившим его родной город» – христианам-славянам, проданным турками в рабство. Можно было бы счесть расизм гуманиста и лирика случайным проявлением сугубо личных склонностей, однако в эпоху Просвещения И.Г. Гердер, представитель немецкого идеализма, вскользь – всегда вскользь(!) – пишет об «омерзительной византийской истории». Гегель, венчая западноевропейскую философскую мысль, в своей «Философии истории» наделяет лишь Запад правом «свободно творить в мире на основе субъективного сознания», не найдя кроме него «всемирно-исторических народов».