Читать книгу - "Политические эмоции. Почему любовь важна для справедливости - Марта Нуссбаум"

в отношении своих цветных граждан. Вместо того чтобы честно соблюдать это священное обязательство, она выдала негритянскому народу фальшивый чек, который был возвращен ему с пометкой «недостаточно гарантирован». Но мы отказываемся признать, что банк справедливости в нашей стране потерпел банкротство. Мы отказываемся верить в то, что огромные возможности, имеющиеся у нашей страны, исчерпаны…

Но я должен сказать кое-что и своему народу, приблизившемуся к порогу царства справедливости. В борьбе за завоевание причитающегося нам по праву положения мы не должны оказаться виновными в каких-либо дурных поступках. Мы не должны утолять свою жажду свободы из чаши горечи и ненависти. Мы всегда должны вести борьбу с высоким чувством достоинства и дисциплины. Наш активный протест не должен опускаться до физического насилия. На грубую физическую силу мы снова и снова должны отвечать величием своего духа.

[После раздела с пророческой фразой «У меня есть мечта»]

[И наступит день – наступит тот день, когда все дети Божьи вложат новый смысл в слова песни:

Моя страна, земля свободы, пою я о тебе,

Моя страна с могилами отцов, тобой гордятся праотцы,

Пусть гимн свободе зазвучит с каждых горных склонов, пусть он звучит!..]

…И если Америка должна быть великой страной, эта мечта должна стать явью.

Так пусть же гимн свободе зазвучит с холмов Нью-Гемпшира.

Пусть звучит он с холмов и возвышенностей Нью-Йорка!

Пусть звучит он с элегантных Аллеганских гор, что в Пенсильвании.

Пусть звучит он со снежных скал Колорадо и фигурных склонов Калифорнии!

Но не только оттуда: пусть звучит он и со скалистых гор Джорджии!

Пусть звучит он с горы Лукаут, что в Теннеси.

Пусть гимн свободы звучит со всех холмов и кочек Миссисипи, со всех склонов без исключения.

И когда это случится, когда мы позволим свободе звучать со всех сторон и сел, всех городов и штатов, тогда приблизим день, когда все дети Божьи – черные и белые, иудеи и язычники, протестанты и католики – взявшись за руки пропоют слова из старого церковного гимна:

Свободны наконец! Мы свободны наконец!

Благодарим тебя, Господь Всемогущий, мы свободны наконец!

Речь начинается с намека на Геттисбергскую речь, выставляя себя в качестве ее следующей главы. Точно так же как Линкольн усматривал в основании Соединенных Штатов тот момент, когда была дана клятва верности идеалам, которые, согласно его переосмыслению, испытывают серьезную угрозу, – так и Кинг видит в освобождении рабов Линкольном обязательство, которое все еще не исполнено. Он использует очень приземленный и очень американский образ для изображения этой неудачи: нация выдала темнокожим людям фальшивый чек, который вернулся с пометкой «недостаточно гарантирован». Этот настойчивый призыв к финансовой честности также особым образом намекает на Америку, поскольку американцы так любят думать, что им присуща эта добродетель. Это способ привлечь белых слушателей его речи, намекая на ценность, которую они, как можно ожидать, разделят с афроамериканцами. Они тоже являются частью Америки; так Кинг создает единое «мы», одновременно поощряя разных слушателей его речи реагировать по-разному.

На протяжении всей речи Кинга лейтмотивом звучит тема безотлагательности: «жаркое лето законного недовольства негров» (англ. – «This sweltering summer of the Negro’s legitimate discontent…») означает, что в Америке не будет мира, пока справедливость не восторжествует. И этим намеком на злые помыслы Ричарда III[366] (англ. – «The winter of our discontent…») он вдохновляет на то, что он описал: законный, оправданный гнев по поводу зла, причиненного американским расизмом. Но в то же время он воспитывает в своих последователях сдержанный патриотизм и критическое отношение к насилию: они должны – в духе Ганди – достичь морального превосходства, отказавшись от насильственных действий. Подобно Ганди, который был его главным вдохновителем, он возвышает ненасилие, делая его «величавым», а насилие – отвратительным. В то же время, как и Линкольн, Кинг призывает к установлению доверия между расами, напоминая своим последователям, что многие белые люди сейчас здесь и готовы вместе бороться за справедливость: «Мы не можем шагать в одиночестве». Культивируя надежду и доверие, наряду с законным гневом и настойчивой критикой, он ослабляет стремление к насилию.

Пророческий раздел речи «Есть у меня мечта», столь хорошо известный, занимает центральное место в построении образа будущей Америки, в которой все могут объединиться на условиях равенства. Но сразу же после этого видения новой Америки Кинг возвращается к национальной памяти и национальной традиции, цитируя знаменитую песню «Америка», или «Страна моя, родной свободы край». Очень примечательно, что он говорит после этого: «И если Америка должна быть великой страной, эта мечта должна стать явью». Другими словами, песня, которую люди обычно самодовольно поют, будто бы она описывает реальное положение дел, на самом деле пророческая, и ее слова о свободе должны сбыться благодаря решительным действиям во имя справедливости. Таким образом даже эта самодовольная песня превращается в упражнение для критических способностей.

Следующий раздел речи вполне можно описать на языке джаза, как многократно повторяющуюся музыкальную фразу, поскольку Кинг призывает свободу звучать сразу из нескольких регионов. Что это означает? Несколько очень интересных вещей. Во-первых, образ Америки становится конкретным и физическим благодаря тому, что он связан с хорошо известными особенностями географии. Во-вторых, сама география морализируется: холмы Нью-Йорка теперь не просто холмы, это место свободы. В-третьих, тело нации персонифицируется чувственным, даже сексуальным, образом: «элегантные Аллеганские горы», «фигурные склоны». (Так, призывы к отвращению, столь распространенные в пагубном виде патриотизма, сменяются принятием чувственного, напоминающего о поэзии Уолта Уитмена.) Но также он намекает на то, что близок конец Гражданской войны, поскольку Кинг призывает свободу звучать в том числе из южных регионов. В манере, напоминающей Вторую инаугурационную речь Линкольна, Кинг выражает милосердие ко всем, не обрушивая ни на кого злобу. Нотка лукавого юмора в его речи («Пусть гимн свободы звучит со всех холмов и кочек Миссисипи, со всех склонов без исключения») напоминает о том, что плохое поведение не было забыто. Кинг таким образом избегает двусмысленности Линкольна в отношении вины за плохие поступки. Однако оправданное негодование преодолевается приливом радости, который вызывает нация будущего.

Как и Линкольн, Кинг заканчивает на глобальной ноте: победа единства в Америке приблизит «тот день, когда все дети Божьи» насладятся свободой. Так критический патриотизм естественным образом сливается со стремлением к глобальной справедливости и всеобъемлющей человеческой любви.

Линкольн и Кинг выражают глубокую любовь к Америке и гордость за ее высшие идеалы, вдохновляя на это других. Однако делают они это, формируя вдохновляющий нарратив об Америке, выдвигая на первый план лучшие ценности, которым – как можно считать – преданна Америка. Вместе с тем они глубоко и явно критикуют Америку за то, что она не смогла соответствовать своим идеалам. У обоих звучит мотив критического, но все же обнадеживающего обновления этой преданности. Эти речи, похоже, созданы для критической педагогики, поскольку они естественным образом ставят вопросы для обсуждения в классе: где Америка ошиблась? Какие есть хорошие способы реализовать мечты, заложенные в национальных идеалах? Как даже сегодня мы серьезно отстаем от обещаний, имеющихся в наших учредительных документах?

VI. ИНДИЯ: ДВА ГИМНА, ДВА ФЛАГА

Случай с Индией интересен с точки зрения того, как появляются новые нации. Нет никаких канонических документов или традиций, никаких воспоминаний (по крайней мере, никаких общих и канонических воспоминаний) о давно прошедшей борьбе, которые могли бы вызывать у всех согласие и общие чувства. Действительно, по сей день продолжается борьба за надлежащий образ нации и ее историю, поскольку правые индуисты стремятся изобразить историю страны как историю отношений мирно живущих коренных индуистов и чужеземных захватчиков – сначала мусульман, а затем (британских) христиан[367]. Ганди и Неру, стремившимся создать образ