Читать книгу - "Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье - Жиль Кепель"

Конфликт в Леванте в силу его глобального масштаба можно назвать своего рода мировой войной эпохи постмодерна, в ходе которой альянсы создаются, распадаются и возникают вновь с беспрецедентной частотой. Рассмотрение данного явления в перспективе является ключом к пониманию не только силовых линий конфронтации, но и любых инициатив, направленных на выход из кризиса и возрождение региона. Если оно и начнется, то происходить будет в условиях новой тенденции неуклонного снижения нефтяных котировок, влияющей на то, как Ближний Восток, чьи ресурсы и влияние тают на глазах, будет вписываться в систему международных отношений.

Шесть с половиной лет прошло между началом «арабской весны» 18 марта 2011 года в сирийском городе Даръа и падением Ракки 17 октября 2017 года. За эти годы показали, как демократический протест гражданского общества трансформировался в религиозную войну как внутри самого ислама, так и против Запада. На нее наложились межэтнические конфликты, коренным образом менявшие хрупкий баланс сил. Сирия так и не испытала свой «момент энтузиазма», объединяющий средний класс и широкие народные массы, как это было в Тунисе и до некоторой степени в Египте и Ливии. Здесь, как в Бахрейне, а затем в Йемене, конфессиональная раздробленность общества в зародыше подавила движение, которое могло бы добиться изоляции и свержения правящего режима. Асаду хранило верность алавитское меньшинство, к которому принадлежала правящая династия, имевшая также поддержку в лице христиан, друзов и шиитов-исмаилитов, в совокупности составлявших около одной пятой населения. Часть секуляризованного суннитского городского среднего класса, поднявшегося за счет политики экономической либерализации, проводимой президентом, также волей-неволей занимала сторону правительства.

Уже в первых мирных демонстрациях, в которых принимали участие и некоторые представители алавитской и христианской интеллигенции, основную массу участников составляла неимущая арабская молодежь суннитского вероисповедания. Это обстоятельство достоверно задокументировал географ Фабрис Баланш (составитель карт для этой книги) в своем труде о конфессионализме в период гражданской войны в Сирии (Balanche F. Sectarianism in Syria's Civil War. The Washington Institute for Near East Policy, 2018). В нем нашел отражение демографический взрыв в сельской местности, небольших провинциальных городах и окраинах мегаполисов, куда массово устремилось сельское население. С 1960 по 2010 год население Сирии выросло с 4,5 до 20 миллионов жителей. В войну 2011–2018 годов население сократилось на 4–5 миллионов человек вследствие роста смертности, снижения рождаемости и эмиграции. По состоянию на 2019 год количество проживающих в стране оценивалось в 16 миллионов, а беженцев – в 7 миллионов человек.

Эти полвека экспоненциального демографического роста оказали особенно сильное воздействие на сельское общество и племенные структуры, а также на бедные окраины Дамаска, Алеппо и Ракки. Прирост населения обеспечивали в основном сунниты за счет меньшинств, в первую очередь алавитов, многих из которых правящие власти селили в Дамаске в качестве своего рода преторианцев режима. В результате ранее головокружительные темпы рождаемости резко замедлились: за двадцать пять лет, предшествовавших восстанию 2011 года, доля алавитов в населении страны сократилась с 15 % до 10 %. Среди суннитов также важно различать арабов и курдов (65 % и 15 % населения соответственно), поскольку их политические предпочтения в ходе гражданской войны разойдутся.

Баасистский режим Хафеза Асада на протяжении трех десятилетий его президентства (1971–2000) делал страну светской, пусть даже «с помощью дубинки», по выражению покойного Мишеля Сёра. В то же время в те десять лет до восстания, когда у власти находился его сын, напротив, наблюдался как количественный, так и качественный рост исламизации. Этот феномен, не сразу бросавшийся в глаза, казался парадоксальным тем, кто слепо восхищался космополитизмом либеральной элиты Сирии. Воплощением его им казался в начале нового тысячелетия молодой (сменил отца у власти в 34 года) президент Башар Асад. На первый взгляд логично: такое впечатление производили офтальмолог, только что вернувшийся из Лондона, и его красавица-жена Асма, инвестиционный банкир, представительница уважаемой суннитской семьи из города Хомс.

Как показал Тома Пьерре в своей книге «Баас и ислам в Сирии: династия Асадов против улемов» (Pierret T. Baas et islam en Syrie: la dynastie Assad face aux oulémas. Presses universitaires de France (PUF), Paris, 2011), набожное сельское население испытывало сильное влияние суфийских тарикатов, таявшее, когда они отрывались от корней и мигрировали в мегаполисы. Эти сети контактов теряли свое значение в их новых огромных хаотически застроенных окраинных районах. Новые горожане массово переориентировались на ультраконсервативный салафизм, даривший им надежду на спасение в загробном мире при условии неукоснительного и буквального исполнения предписаний Корана. Но здесь и сейчас, в мире земном, салафиты проповедовали культурный разрыв с безбожными защитниками светского образа жизни и проклинали как еретиков алавитов, захвативших власть и богатство в ущерб правоверным мусульманам. Режим терпел рассадники салафитских идей до тех пор, пока не звучали призывы к насилию, и поддерживался порядок, пусть даже и на религиозной основе. Но джихадизм успел пустить корни в этих трущобах неблагополучных пригородов и расцвел пышным цветом, когда американцы вторглись в марте 2003 года в Ирак, где оставались до 2011 года.

На деле же сирийская разведка втайне помогала тысячам бойцов, рвущихся присоединиться к антиамериканскому восстанию суннитов в Ираке, пересечь границу (которая десять лет спустя окажется в самом сердце «халифата» ИГИЛ). Наряду с доморощенными джихадистами в Ирак транзитом через Сирию проникло и множество иностранцев. В ретроспективе эта политика могла бы показаться странной, учитывая, что эти моджахеды в конечном итоге принялись истреблять в приграничных районах иракских шиитов, поддерживаемых Ираном, надежным союзником, а в будущем и главной опорой Дамаска. Но то государство в государстве, каковым являлись спецслужбы мухабарат, имело полное взаимопонимание с Тегераном: все, что ослабляет американские оккупационные войска, обескровленные террористами в Ираке, в конечном итоге будет способствовать установлению контроля Ирана над Месопотамией.

Играло здесь роль и желание режима Асада избавиться от джихадистов, дав им долгожданную возможность пасть на поле боя. Теми же соображениями руководствовались в Египте и Алжире, когда в восьмидесятые раздували пламя афганского джихада, освобождая заключенных боевиков. Дамаск внедрялся в салафитские круги – к их теневым партнерам, в их мечети и так далее, вычислял наиболее радикальных местных салафитов и подогревал их воинственность. Эта деятельность тогда практически не предавалась огласке. Отношения с Вашингтоном внешне еще выглядели нормально, благодаря «войне против террора», объявленной после событий 11 сентября 2001 года, поскольку все сирийские джихадисты, арестованные американскими военными в Афганистане и Пакистане, передавались Дамаску. Их содержали и допрашивали в тюрьме особого режима Сейдная недалеко от столицы. Одним из самых известных среди таких заключенных был не кто иной, как ключевой идеолог третьего поколения джихадизма, уроженец Алеппо Абу Мусаб ас-Сури, который, по утверждению некоторых источников, по состоянию на 2015 год еще находился за решеткой. Побывал здесь и его соратник Абу Халид ас-Сури, ветеран «аль-Каиды», которого освободят осенью 2011 года, через несколько месяцев после начала сирийского восстания. Ему было суждено сыграть решающую роль в «джихадизации» движения.