Читать книгу - "Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье - Жиль Кепель"

14 февраля 2011 года десятки тысяч демонстрантов собрались в столице Бахрейна Манаме. Прошло три дня после объявления об отставке Мубарака. В Ливии протестующие готовились к назначенному на следующий день шествию в Бенгази, где у них имелась собственная версия каирской площади Тахрир. Те, кто вышел на улицы Манамы, также руководствовались каирским сценарием, заняв Жемчужную площадь в центре столицы. Эта площадь своим названием обязана жемчугу, добываемому из устриц, которые и были главным богатством стран Персидского залива до открытия нефтяных месторождений.

Площадь Бахрейна – самого маленького арабского государства – составляет всего 766 км². Население его в то время насчитывало немногим более миллиона человек, причем подданными королевства являлись около 700 тыс. человек, в основном шиитов. Правящий страной с восемнадцатого века род Аль Халифа, напротив, исповедует суннизм, как и представители других династий, входящих в состав Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ), за исключением ибадитского Омана. Совет включает в себя Кувейт, Бахрейн, Катар, Объединенные Арабские Эмираты, Оман и Саудовскую Аравию. Эти шесть нефтяных монархий объединились в мае 1981 года для противостояния экспансии Ирана после того, как пришедший к власти в 1979 году аятолла Хомейни провозгласил создание Исламской республики. Страны-участницы связаны пактом о взаимопомощи в случае агрессии третьей стороны (Тегерана).

Находящийся на том берегу залива, который одни называют Арабским, другие – Персидским, иранский колосс в 2011 году располагал населением 75 млн человек. Но и этого было недостаточно Высшему руководителю Ирана аятолле Али Хаменеи, который в 2012 году заявил о намерении удвоить численность населения Ирана в рамках открыто взятого им курса на достижение гегемонии в регионе. Несмотря на это, благодаря нарождающемуся среднему классу Исламская республика завершила свой демографический переход (характерный для перехода от традиционного общества к индустриальному процесс, в результате которого воспроизводство населения сводится к простому замещению поколений. – Прим. пер.), стабилизировав рождаемость на уровне менее двух детей на женщину – к великой досаде аятоллы. Тем временем в соседних арабских странах рождаемость росла прежними темпами.

В силу конфессиональной структуры бахрейнского общества большинство демонстрантов на Жемчужной площади в социологическом плане было шиитами. В то же время их лозунги носили универсальный характер и призывали как к соблюдению прав человека, так и к социальной справедливости. В государстве действовали демократические институты, такие как выборный парламент и судебная система, оставшиеся в наследство от эпохи британского протектората (закончившейся в 1971 году), однако реальная власть принадлежала правящей династии. Затянувшийся на все девяностые годы конфликт, который его участники называли по аналогии с Палестиной «интифадой», восстановил шиитское население против тогдашнего монарха, который правил при помощи репрессий, сажая в тюрьму и ссылая неугодных.

Взойдя на трон в 1999 году с обещаниями реформ и амнистии, король Хамад ибн Иса Аль Халифа добился политической передышки. Но новое поколение, успевшее за это время вырасти и разочароваться в режиме, подняло в 2011 году восстание, протестуя против возвращения к авторитаризму, падения уровня жизни шиитских масс и растущего у молодых людей ощущения, что они чужаки в собственной стране. Действительно, активно развивавшаяся – на фоне истощения нефтяных запасов – застройка побережья элитными жилыми комплексами, по образцу дубайских и катарских, отрезала жителей местных селений от издавна их кормившего рыбного промысла и привела к исчезновению пальмовых рощ. Мигранты, готовые мириться с понижением социального статуса, монополизировали сферу услуг и рынок неквалифицированной рабочей силы. Последней соломинкой стало упрощение процедуры натурализации для иностранцев-суннитов арабского происхождения. Этот «синдром осажденной крепости» лег у шиитского населения на благодатную почву в виде исторической памяти о трудовой повинности, введенной для коренных жителей династией Аль Халифа после завоевания острова.

В такой обстановке и началось февральское восстание 2011 года. Оно с готовностью подхватило универсальный язык «революции 2.0», зародившийся на площади Тахрир и распространившийся через социальные сети. Выучить его было тем проще, что молодежь Бахрейна всех конфессий пользовалась плодами качественной системы образования, в которой английский язык имел самое широкое распространение. Демонстранты требовали подлинной демократии и справедливого перераспределения национального богатства между всеми бахрейнцами. Как и в Тунисе с Египтом, непропорционально большое количество недовольных своим положением дипломированных специалистов – они, будучи шиитами, считали, что подвергаются дискриминации при трудоустройстве – сыграло определяющую роль в формулировании лозунгов. И опять-таки и здесь многие активисты проходили обучение ненасильственным методам протеста в балканских «мозговых центрах», финансируемых миллиардером-филантропом Джорджем Соросом. После ряда стычек с полицией демонстранты обосновались 19 февраля на Жемчужной площади, которую не покидали до 16 марта.

Власть пошла на ряд уступок под влиянием реформаторских тенденций, выразителем которых выступал наследный принц. Он видел своей задачей восстановление политического консенсуса на более широкой основе, соответствующей чаяниям большинства населения. Принц инициировал всеобщий национальный диалог. Разрешено было вернуться в страну оппозиционерам, в том числе и главе самой радикальной партии «аль-Хакк» («Истина»). Требуя установить республиканский строй, он, по сути, размахивал пресловутой красной тряпкой перед быком, в роли которого в данном случае выступал премьер-министр, приходившийся дядей королю. Премьер был сторонником жесткой линии как в региональной политике, так и на внутриполитической арене и в этом качестве являлся естественным лоббистом интересов Саудовской Аравии.

Прежде всего, свержение одной из династий Аравийского полуострова создавало чрезвычайно опасный прецедент для политического строя стран ССАГПЗ. Уже в декабре 2010 года в Кувейте демократические движения, зародившиеся в предпринимательской среде, вынуждали парламентскую оппозицию ставить вопрос о целесообразности сохранения института монархии. Даже до Саудовской Аравии докатилась волна, поднятая на площади Тахрир. Уровень безработицы среди подданных королевства неуклонно повышался на фоне ежегодного прироста населения более чем на 2 %, а распределение доходов от ренты оставалось на прежнем уровне. Помимо этих внутриполитических соображений, которые шесть лет спустя заставят даже саудитов приступить к коренной реформе социально-экономической модели, основным фактором, повлиявшим на решение стран ССАГПЗ о подавлении бахрейнского восстания, оставался неотступно преследующий их призрак иранской гегемонии в регионе.

Во время моего пребывания в Манаме в октябре 2012 года все мои собеседники из числа правительственных чиновников и суннитских активистов наперебой уверяли меня, что восстание дистанционно контролируется Тегераном. Более того, они были убеждены, что его единственной целью является превращение страны в сателлита Исламской республики. В марте 2011 года я обратил внимание на то, что «аль-Джазира» обходит молчанием события в Манаме. И эта тишина в студиях катарского канала была еще красноречивей на фоне его бурной деятельности на каирской площади Тахрир, события на которой освещались в режиме нон-стоп на протяжении всех решающих недель противостояния. (И тем более на фоне прямых включений из Бенгази, не просто освещавших свержение Каддафи, но и вносивших свой вклад в него.) В следующем месяце я видел на том же каирском майдане, как холодно встречали египтяне бахрейнцев, приехавших проявить свою солидарность с восставшими. Их обвиняли в сеянии шиитской «смуты» («фитны») и даже в проиранской ориентации.