Читать книгу - "Самодержавие и либерализм: эпоха Николая I и Луи-Филиппа Орлеанского - Наталия Таньшина"

Несмотря на то что политические отношения между Россией и Францией и после признания режима Июльской монархии оставались весьма холодными и напряженными, сотрудничество между нашими странами продолжалось. Французы были всегда востребованы в России, в том числе и за пределами столиц, а франкофония русских облегчала взаимные связи, ведь никакого лингвистического барьера не существовало. Французский язык был не просто «иностранным языком», но языком, на котором русские дворяне разговаривали, писали и думали. Для этого было необходимо не только глубокое изучение языка, но и «вживание» в национальную атмосферу другой страны. Как справедливо отмечала петербургская исследовательница Е.И. Жерихина, «пока в XVIII в. в России не было своей культуры и литературы, несколько поколений русских дворян были воспитаны на французском языке и культуре… Это породило поразительный исторический феномен, поскольку французский язык стал основным в сфере светского общения в культурной среде русского дворянства»^[462].

Франкофония играла важную роль в музыке и музыкальной критике, в журналистике и прессе^[463]. Некоторые из приехавших ученых постепенно отходили от своих занятий и занимались бизнесом. Например, Эжен Ралле, профессор французского языка в Москве, в 1846 г. основал здесь парфюмерную фабрику, просуществовавшую до конца века. Даже во время Крымской войны французов не особенно беспокоили в России, если они не участвовали в политике. Очень востребованы были технические специалисты, много сделавшие для России: Шато установил телеграфные линии, барон Ётелу изобрел новый тип винтовки, за что получил орден Св. Владимира^[464].

Важным каналом связей между русским и французским обществом была французская пресса. Французские журналы, например, «la Revue des Deux Mondes» («Обозрение двух миров»), составляли серьезную конкуренцию русской прессе. Журналы открывали русским французскую литературу – Бальзака, Жорж Санд, А. Мюссе, А. Ламартина, В. Гюго^[465].

Большинство французов, осевших в российской столице, были людьми самыми обычными. Они приезжали в Россию в поисках лучшей доли в качестве лакеев, горничных, гувернанток^[466], мелких ремесленников. По переписи населения на 1869 г., в Петербурге проживали всего 2200 французских подданных. Гораздо больше было урожденных французов, принявших российскую присягу, пользовавшихся русским языком как родным и числившихся на государственной службе. Но они считались «русскими» и число их установить невозможно^[467].

Как мы уже знаем, в первые дни после революции въезд французов на территорию России, Польши и Финляндии был воспрещен. Вскоре эти меры были отменены, однако теперь приезжающие в Россию находились под строгим надзором^[468]. Несмотря на это, в нашей стране побывало немало французских путешественников, которые оставили свои наблюдения и путевые заметки. За успехом, славой и деньгами отправлялись в Россию многие писатели, художники, музыканты. О путешествии А. де Кюстина и его книге о России хорошо известно. О визитах в нашу страну других французов массовый читатель знает гораздо меньше. Расскажем о некоторых из них.

В 1842 г. Россию посетил известный переводчик и путешественник Ксавье Мармье (1809–1892). Он являлся сотрудником журнала «Revue des Deux Mondes», занимал кафедру профессора зарубежной литературы в Ренне и Реймсе. 3 июня 1842 г. на небольшом судне Мармье отплыл из Хельсинки в Выборг, откуда отправился в Петербург, где пробыл с 9 по 23 июня. Он был принят в литературных салонах, имея рекомендательные письма от своего друга А.И. Тургенева. С.С. Уваров, министр просвещения, предложил ему даже остаться в столице. С большим интересом Мармье осматривал достопримечательности, а также все, что ему показывали: начиная от скелета мамонта и заканчивая кофейником Наполеона. У князя В.Ф. Одоевского он встретился с Н.В. Гоголем; писатель напомнил ему одну из описанных им «мертвых душ».

С 25 июня по 20 июля Мармье находился в Москве. Там он встретил А.И. Тургенева; познакомился с Герценом, славянофилами, в том числе с поэтом Хомяковым, историком и литератором С.П. Шевыревым. Потом направился в Петербург, написал там поэму «В России», затем уехал через Ковно в Варшаву, а оттуда – через Германию в Париж. Он писал своему коллеге, известному журналисту Франсуа Бюлозу из Лейпцига: «В России и Польше меня встретили с большой теплотой. В Петербурге меня оберегали, а министр просвещения сделал мне прекрасные подарки. Но все эти замечательные сувениры не помешают мне свободно говорить [о России]…» Его «Письма о России: Финляндия и Польша» публиковались сначала в «Revue des Deux Mondes» (в номерах за 1 декабря 1842 г., 1 января, 15 января и 1 апреля 1843 г.)., а в 1843 г. они появились в виде книги в двух томах^[469]. В 1844 г. работа была опубликована на немецком языке, в 1851 г. вышло еще одно издание в Париже.

Князь П.А. Вяземский, видевший Мармье в Санкт-Петербурге, спрашивал у А.И. Тургенева в письме от 25 декабря 1842 г.: «Читали ли в “Revue des Deux Mondes” статью Marmier о России, изрезанную цензурою? Довольно мелко и бледно. Видно, что ему хотелось не раздразнить ни нас, ни парижский журнализм, а это лучший способ не угодить ни той, ни другой стороне»^[470]. А.И. Тургенев ответил князю из Москвы 30 декабря (11 января): «Взгляд довольно верный на высшее общество ваше и на другие элементы. Писано без желчи, но и дельно»^[471]. В то же время, полагал историк М. Кадо, до публикации в 1843 г. книги Астольфа де Кюстина работа Мармье была лучшим из травелогов, которые французский читатель мог прочесть о России^[472].

Побывал в России и виконт В. д’Арленкур, написавший о путешествии два тома, озаглавленные «Паломник-Полярная звезда». Его поездка длилась менее трех месяцев. Он уехал из Парижа спустя некоторое время после катастрофы на железной дороге Париж-Версаль (8 мая 1842), нанес визит поверенному в делах Голландии в России приемному отцу Дантеса барону Геккерну, проехал через Гамбург, а затем в Травемунде сел на корабль «Николай I». На борту он познакомился с графом Александром Григорьевичем Кушелевым-Безбородко, директором департамента Государственного казначейства, в распоряжении которого были три меблированные каюты и гостиная на 16 персон. Благодаря ему д’Арленкур избежал проволочек на российской таможне.