Читать книгу - "Как разграбили СССР. Пир мародеров - Лев Сирин"

— В те годы, когда приходилось работать нам, будущий нелегал зачастую не имел тех качеств, которые имеют сегодня самые обычные люди; у наших сотрудников, к примеру, изначально не было зубастой хватки людей, занимающихся бизнесом. Поэтому нередко приходилось смотреть, какие личностные качества присущи конкретному человеку, и фактически давать ему второе образование, от средней школы до высшего. У нас не было нелегалов, которые знали бы только один иностранный язык, минимум 2—3. То есть мы проделывали огромную работу.

В одном случае самый короткий срок подготовки нелегала для конкретной цели у нас составил 7 лет, после чего человек 3 года отработал за рубежом и украсил свою грудь двумя орденами и знаком «Почетный чекист». Естественно, что срок подготовки нелегала зависит от поставленной перед ним цели. А цель бывает разная: от хорошего места, где он может спокойно жить и работать, до сейфа какого-нибудь зарубежного руководителя. В этом смысле самый длинный период от начала работы в нелегальных условиях до выполнения поставленного задания составил 17 лет; человек этот, к слову, вернулся Героем Советского Союза.

Если говорить о сроках непрерывного проживания за границей в качестве разведчика-нелегала, то Вартанян, например, пробыл в такой роли 43 года. Фактически всю свою жизнь! У одной пары наших нелегалов за рубежом родились два ребенка, и когда в результате предательства Гордиевского им пришлось вернуться всей семьей на родину, то дети стали просить родителей уехать обратно: «Мама, поехали домой! Здесь ни кока-колы, ни бананов нет». (Смеется.)

— Какими побудительными мотивами руководствуются люди, решившие идти в разведку «делать жизнь» другого человека? Романтика?

— Конечно. Приведу пример. Однажды в Ростове в КГБ пришла 16-летняя девушка и сказала, что хочет работать в разведке. Начальник управления ее спрашивает: «Ты школу окончила? Иностранные языки знаешь?» — «Нет». — «Тогда сначала окончи институт, выучи язык, а потом приходи». Она переспрашивает: «А какой язык я должна выучить?» Начальник отвечает: «Какой хочешь!» Через несколько лет она опять приходит к этому же начальнику управления: «Вы меня помните? Я окончила институт, владею иностранным языком...» — и повторяет свою просьбу. Упорная девушка!.. (Улыбается.) Мы ее взяли. Подготовили. Выдали замуж за нашего хорошего сотрудника...

— Но отказаться она имела право?

— Имела, конечно, их же предварительно познакомили, показали друг другу... И они как пара уехали на работу. Помогали там друг другу. И сейчас живут как муж и жена. Хотя бывали, конечно, случаи, что они ссорились за границей и обратно из аэропорта ехали в разных машинах. Для советского нелегала за границей наступала совершенно другая жизнь: дети, к примеру, могли учиться в католических монастырях, и когда некоторые из нелегалов возвращались домой, то им приходилось заново вживаться в окружающую среду, хотя, казалось бы, это была их родина.

— Если мы уж затронули деликатную тему... По заданию разведки сотрудник-нелегал мог жениться за границей?

— Мог. У меня были такие знакомые. Незадолго до объединения двух Германий коллеги-немцы у меня спрашивают: «Вы знаете такую-то женщину?» Я говорю: «Знаю». «Мы можем ее использовать?» Отвечаю: «В том случае, если она согласна». Они с ней стали разговаривать. Она спрашивает: «С кем из сотрудников я должна уехать? С ним? — вспоминает человека, с которым она до этого работала. — С ним хоть на край света! А с другим — нет». (Смеется.) Кстати, парень, которого она вспомнила, был из Ленинграда. Он уже умер.

— Вам же тоже, Юрий Иванович, если не случилось жениться по приказу, то в начале 1960-х пришлось обрести нового «родственника» в лице легендарного разведчика Рудольфа Абеля, чтобы помочь ему выбраться из американской тюрьмы... Сами решили стать его «двоюродным братом» Юргеном Дривсом?

— Сам, но по заданию Центра, и, как я сегодня считаю, действовал несколько легкомысленно. Когда мне сказали, что я должен принимать участие в операции по возвращению Абеля, у меня были только документы легального сотрудника, то есть мне надо было как-то документироваться. И вот однажды, возвращаясь с одного задания из Западного Берлина, я прочитал на железной ограде полуразрушенного дома: «Доктор Дривс Ю.» Про себя подумал: «Вот уже и фамилия есть, и адрес. И главное, что этот адрес в Западном Берлине». И когда зашла речь о том, какие мне документы делать, чтобы стать «родственником» Абеля, принять участие в этой комбинации и в переписке с Джеймсом Донованом (в то время нью-йоркский адвокат Абеля. — Прим. авт.), я назвал эти имя-фамилию и адрес в ГДР. Так и сделали.

А в Германии тогда было правило: для того, чтобы участковый полицейский мог видеть, кто где живет, необходимо было на доске, так называемый тихий портье, написать свою фамилию и повесить на забор рядом с домом или рядом с дверью в дом. Американцы дали задание проверить «мой» адрес своему источнику, который задание выполнил, нашел это здание, хотя очень боялся территории ГДР, на которой располагался Западный Берлин. Я потом читал его рапорт американцам.

Во время операции мне приходилось разговаривать с Донованом, встречать-провожать его — мы даже распили с ним бутылку вина, и позже в мемуарах он написал: «У Дривса были большие волосатые руки». (Смеется.) Я долго думал: «Разве у меня волосатые руки?» (Демонстрирует руки.)

— «Подкрышники» — обидный термин?

— Совершенно необидный. Это человек, который в силу своей занятости постоянным местом работы имеет какое-то гражданское учреждение, частное или государственное. В США, например, я числился заместителем нашего постоянного представителя при ООН.

— Вы предложили мне почитать книгу о разведчике Якове Серебрянском, мол, там много нового. А противник в подобных трудах, ставших возможными в 1990-е годы, не находит для себя ничего нового?

— Противник и так многое знает, но скорее всего будет сравнивать известные ему факты с теми, которые излагаются в книге. Кстати, помню, когда в 1990-е годы «ушел» Митрохин, сотрудник-пенсионер из учетных подразделений разведки, он передал американцам снятые им материалы. Так американцы прислали эти материалы мне — я тогда уже был в отставке: «Познакомься, пожалуйста, с материалами Митрохина. Не мог бы ты подтвердить, где правда, а где вымысел». (Смеется.)

Когда будете читать «Якова Серебрянского», то поймете, как в сложнейшей обстановке в старой разведке был поставлен процесс формирования подразделений и подбора людей; тогда внутри самой разведки были подразделения, о которых никто не знал. После 1991 года все это, конечно, изменилось.

— За что Вас поздравил с днем рождения сам Мао Цзэдун?

— Мао Цзэдун не мог меня поздравить. Это была шутка моих коллег. Когда я справлял в Китае один из своих дней рождения, ребята, которые входили в состав нашей резидентуры, изготовили «сообщение» сводки «Синьхуа» (китайское информационное агентство. — Прим. авт.) по этому событию. (Смеется). Спустя много лет после этого случая, когда я приехал на работу в Нью-Йорк, где встречал свое 50-летие, то застал там несколько моих бывших сотрудников, которые хорошо помнили тот наш китайский период. Они-то и принесли и положили передо мной рулон телетайпной ленты, где сообщалось, что Юрия Дроздова с юбилеем поздравил Мао Цзэдун. Я говорю: «Опять сотворили провокацию? »... Тут надо понять, что «американцы» и «китайцы» были в разведке двумя внутренне доброжелательно соперничающими структурами, а эта шутка дала мне понять, что большая легальная резидентура в США приняла меня за своего.