Читать книгу - "Белые русские – красная угроза? История русской эмиграции в Австралии - Шейла Фицпатрик"

Когда настало время уезжать из Германии в Марокко, Иван Николаюк взял с собой документы, в которых был записан поляком, хотя он выбрал страной для переселения Марокко потому, что там уже обосновались его русские друзья из лагеря Мёнхегоф. Спустя пять или шесть лет, решив перебраться в Австралию, он поехал туда уже как русский, и там его первыми знакомыми тоже были другие русские из Мёнхегофа. Его жена, полька, перейдя в Марокко из католичества в православие, окунулась в приходскую жизнь русской православной церкви в Мельбурне (а после смерти Ивана прожила три года в русском православном монастыре)[19]. Их сын Юра вырос русским австралийцем.

Это, пожалуй, пример крайней сложности, связанной с понятием «русские». Но при желании подобные сложности можно обнаружить даже в биографиях тех русских, чьи семейные истории не столь причудливы. Как и Иван Николаюк, многие из русских, иммигрировавших после войны в Австралию, были родом с западных окраин Российской империи. В тех краях жили вперемешку русские, украинцы, белорусы и евреи, границы между Польшей и Россией (Советским Союзом) периодически передвигались, и многоязычие было самым обычным делом. Это означало, что и отдельные люди, и целые семьи могли с полным правом объявить о своей принадлежности более чем к одной национальности, причем на их выбор в разное время влияли политические обстоятельства. Александр и Алена Захарченко (в Австралии свою украинскую фамилию они стали писать на польский лад – Zacharczenko) происходили из приграничных земель Российской империи, оба были из смешанных русско-украинских семей. Они поженились в лагере украинских перемещенных лиц и, скорее всего, приехали в Австралию как украинцы, но, обосновавшись на новом месте, сами все-таки ощущали и называли себя русскими[20].

Таня Чижова родилась в Винницкой области Украины, ее мать была чешкой, а отец – наполовину русским, наполовину украинцем, и она с детства привыкла молиться по-чешски, при отце говорила дома по-русски, а с его родней общалась по-украински[21]. Оказавшись в Австралии, она тоже ощущала себя русской (и преподавала в университете на кафедре русского языка и литературы).

Украинско-русский сплав встречался очень часто и был одним из самых неопределенных, поскольку изрядная доля населения той территории, которая сейчас зовется Украиной, говорила по-русски и официально относилась к русской национальности. (Это было не результатом какой-либо политики русификации, а последствием миграции крестьян, искавших работу, из перенаселенных центральных российских губерний. У русских, белорусов, поляков и евреев, живших в советские времена на территории УССР, в соответствующей графе паспорта значилась именно эта национальность, точно так же, как у украинцев, живших в РСФСР, было написано «украинец».)

Поскольку в межвоенные годы украинское (и белорусское) население оказались по разные стороны границы между Польшей и СССР, украинцы, выросшие по одну сторону этой границы, получили совершенно иной социальный опыт, нежели выросшие по другую сторону. Польская Западная Украина породила самых яростных украинских националистов и антикоммунистов. Их влияние продолжало ощущаться и в послевоенной австралийской диаспоре, отчасти потому, что многие новые приходы Русской православной церкви возглавили священники родом с Западной Украины[22].

Поскольку в Российской империи было много территорий с преобладанием нерусского населения (крупнейшие из которых, как Украина и Казахстан, сделались национальными республиками в составе Советского Союза), довольно многие русские родились и выросли за пределами собственно России.

В советском паспорте Евгения Шевелева, бывшего советского гражданина, мигранта из числа перемещенных лиц, прибывших в Австралию после войны, в графе «национальность» значилось «русский». Евгений родился в (советском) Казахстане, затем жил и работал на (советской) Украине, а потом началась война, и немцы угнали его в Германию; так он оказался на том пути, что привел его сначала во французский Иностранный легион, а затем в Австралию.

Другой пример – Кузьма Муратиди. Кузьма родился в семье русскоязычных этнических греков, то есть принадлежал к одному из малых народов, которые издавна жили на юге России и имели несчастье подвергнуться массовой депортации в советскую Среднюю Азию (наряду с несколькими другими этническими группами, чья лояльность советскому режиму в 1940-е годы была поставлена под сомнение). В 1947 году, когда Кузьма был подростком, его семья получила разрешение репатриироваться в Грецию. Но в итоге историческая родина оказалась для Муратиди чужой страной, оттуда семья решила эмигрировать в Австралию, куда они прибыли в качестве греков-мигрантов. Однако юный Кузьма не желал отказываться от своего русского культурного наследия, в начале 1950-х годов посещал Русский общественный клуб в Сиднее и мечтал вернуться на родину, в Советский Союз[23].

В Прибалтике – Латвии, Литве и Эстонии, бывших частями Российской империи до окончания Первой мировой войны и входивших в состав Советского Союза после Второй мировой, также в течение короткого периода с 1939 по 1941 год, – возникали всевозможные национальные гибриды. До революции там десятилетиями жило так много русских (а также поляков, немцев и евреев), что в художественной и интеллектуальной истории латвийской столицы даже появились самодостаточные этнические образования: «русская Рига», «немецкая Рига» и так далее. Но были и смешанные браки, поэтому множество людей после возникновения независимых балтийских государств в начале 1920-х годов получили латвийские или литовские паспорта, но при этом сохранили языковые и культурные связи с русской, немецкой, еврейской или польской общиной своей новой страны, а иногда с несколькими сразу.

Для русских, родившихся или выросших в Латвии, часто оказывалось безопаснее всего объявить себя латышами, когда они оказывались в роли перемещенных лиц или австралийских иммигрантов, однако позже, по прибытии в Австралию, они чаще всего прибивались не к латышской общине, а к русской[24].

Многие из будущих австралийских русских иммигрантов были полукровками – наполовину русскими, наполовину прибалтами. Родившийся в Эстонии от брака эстонки с русским Флавий Ходунов мог бы считать себя эстонцем, если бы его мать не умерла, а отец не женился бы во второй раз на русской. В 1947 году в возрасте двадцати лет он приехал в Австралию, куда за ним последовала его невеста Василиса (вместе с родными), и их брак, заключенный в 1950 году, явно подкрепил его «русскость».

Сигизмунд Дичбалис – с его совершенно нерусскими именем и фамилией – родился в Петрограде. Его отцом был литовец (он вскоре пропал без вести), а матерью – женщина или русская, или смешанного русско-польского происхождения, воспитавшая сына при участии своей матери хорошим русским советским мальчиком[25].

Немецко-русские семьи тоже не были редкостью в Прибалтике или в Восточной Европе, поскольку многие эмигранты происходили