Читать книгу - "Миграционный потоп. Закат Европы и будущее России - Андрей Савельев"

В схватке двух подходов — номиналистов и реалистов — возникает два неудовлетворительных для науки вывода, подобных «основному вопросу» марксистско-ленинской философии о первичности либо этнического сознания, либо этнической материи. Первые выступают в роли социальных конструктивистов, вторые — эссенциалистов, первые выводят все категории из исторического контекста и состояния сознания общества, вторые — исключительно из объективных явлений.

Доминирующее ныне конструктивистское представление об этносе представляет собой совершеннейший научный типик, в котором барахтаются сотни приверженцев идей Просвещения, для которых этнос — игнорируемая сущность, подменяемая нацией-государством, понимаемым исключительно как некий общественный договор. В соответствии с таким подходом, этнос — «лишь миф». То есть, ложь, «воображаемая общность», осуществляемая как «перманентный психоз». В крайнем случае признается, что этнос — некая статистическая совокупность без признаков субъекта или же феномен, порожденный желанием к объединению. Возникает вопрос, каким же образом этнос все-таки фиксируется статистикой (хотя бы по каким параметрам) и откуда же берется желание сохранить единство? На эти вопросы постсоветские и западные этнологи-конструктивисты ответить не могут и не хотят, переводя вопрос в область политической догматики. То же происходит и с отношением к термину «нация».

Если эссенциалисты, стоящие на базисе марксистской философии, еще способны к научным изысканиям, то конструктивисты превращают объект исследования — этнос и нацию — в артефакт, от которого в крайнем случае остается лишь этноним (переносимый также на нацию). В последнем случае этносом или нацией становится то, что люди думают об этничности и национальности. А думают они разное. Соответственно, этнос и нация меняют свои лики в зависимости от текущего состояния общества и даже отдельных составляющих этого общества, для каждой из которых этнос и нация имеют собственные черты. Немалую роль в этих установках, превращающих саму науку в фикцию, сыграли уничижительные домыслы вроде: «потри любого русского и найдешь татарина».

Безусловно, гибридная природа этноса, определяемого не только близкородственными признаками, но и заимствованными чертами пришельцев извне, составляет важную проблему этнологии. Нет смысла протестовать против расовой доктрины этноса, когда разнообразные расовые признаки присутствуют в каждом этносе и в каждом индивидууме. И дело даже не в том, что некоторые из них являются биологически доминантными, в другие могут и вовсе вымываться из этнического генотипа с течением времени. Дело в том, что некоторые расовые признаки могут оказываться культурно доминантными, «просыпаясь» в определенных условиях даже вопреки биологическим задаткам, имеющим статистическое преимущество. Именно таким образом происходит взаимодействие природно-биологического и духовного в человеке — типично русский фенотип может сочетаться с совершенно нерусским культурным стереотипом. И напротив, фенотипически нерусское лицо может принадлежать человеку с «истинно русской душой» — казалось бы подавленные биологические корни «русскости» становятся для него доминантными в повседневном поведении. Судить о личности по экстерьеру опрометчиво. Атлетический торс может принадлежать трусу, а в хлипком теле заключаться могучий дух. То же касается физиогномики. Что лицо — зеркало души, узнаешь только после опыта длительного общения с человеком.

Не разворачивая подробных обсуждений, мы можем сказать, что этнос соединяет в себе и объективную природу человеческого родства и чувство (духовное чутье) этого родства. Этнос — это группа людей, соединенная чувством биологического родства (пусть даже весьма отдаленного и «замутненного» факторами родства с иными общностями), закрепленным в традиции (мифе). Утрата чувства родства разрушает этнос, несмотря ни на какие биологические причины для единства. Утрата биологического базиса делает родовую солидарность фальшивой, а фальшь рано или поздно разъедает родовой миф и этнос исчезает. Этническая природа нации ставит перед ней задачу культурного поддержания тех биологических доминант, которые изначально присутствуют в образовавшейся общности. Соответственно, возможна и необходима национальная этнополитика, целенаправленно проводимая государством ради собственного сохранения, означающая подкрепление заданных природой человека признаков племенного родства. Речь, разумеется, не о тотальной евгенической чистке, а о социальных практиках подкрепления биологических доминант данного народа и формирования из него нации — общности, в которой культурная среда пробуждает традиционные типы поведения, соответствующие определенному расовому типу.

Возвращаясь к проблеме этнического смешения, следует сказать, что пониманию феномена политической нации чрезвычайно мешает устоявшееся убеждение в том, что ни один государственный организм не обходится без смешения различных народов, и любой народ также есть плод какого-либо смешения. Такому убеждению противоречат факты истории и те закономерности, которые подтверждаются культурным материалом.

Смешение этносов становится естественным следствием после предположения об их смертности. Считается, что этносы рождаются и умирают. Но тогда непонятно, почему восстановленные образы наших предков из сохранившихся древних захоронений без труда соотносятся с типичным образом какого-нибудь из живущих этносов (скажем, фараон Тутанхамон как две капли воды похож на известного бразильского футболиста). Трудно совместить смертность этносов с фактом практического бессмертия генов. Но и помимо этого существуют достаточно серьезные причины с осторожностью относиться к теории этногенеза, основанного на изначальном смешении.

Знаменитый русский ученый, автор ряда популярных книг Лев Николаевич Гумилев предположил, что этнос получает энергетический толчок извне, который, собственно его (этнос) и образует. Возникает вопрос о субъекте восприятия этого энергетического заряда. Этноса еще нет, а энергия впрыснута буквально в несколько человек. Получается, что и субъект, порождающий этнос — исключительно специфичен. В дальнейшем этнос почему-то никакой энергетической подпитки воспринять уже не может и вынужден следовать путем, предначертанным начальными условиями его зарождения. Поэтому приходится предполагать, что энергетический импульс всегда носит также исключительно специфический характер (нет импульсов с повторяющимися параметрами).

Изначальная энергия этноса, по Гумилеву, расходуется в течение полутора тысяч лет. То есть, мы имеем дело с колоссальным ресурсом, который притом так тщательно спрятан, что его невозможно выявить средствами естественных наук. Замечательным свойством это неведомой энергии является односторонний характер ее расходования — только на преодоление сопротивления среды (природной и иноэтнической). В обратную сторону процесс не идет — компенсировать потери невозможно даже овладевая природными и социальными процессами. Получается, что вооружаясь государственной, промышленной и культурной мощью, этнос теряет что-то безвозвратно. То есть, этнос, вопреки явным и ясным обстоятельствам, считается закрытой системой, которая не в состоянии подпитываться энергией извне, переплавляя ее в энергию собственной жизнестойкости. Это тем более странно, если заметить рост численности этноса и увеличение вероятности мутаций, вызванных самыми разными причинами.