Читать книгу - "Два пути России - Ричард Пайпс"

В 1802 году Александр I запретил помещикам ссылать крепостных в Сибирь иначе, как по решению суда, а в 1807‑м лишил их права отправлять крепостных на каторжные работы. В 1808 году он положил конец аукционам по продаже крепостных. Еще два последовавших затем закона послужили улучшению экономического положения помещичьих крестьян. В 1812 году им было дано право торговать любыми товарами, а не только теми, что они сами выращивали или производили, а в 1818‑м они получили дозволение строить (с разрешения властей) фабрики. Примечательным следствием этого последнего законоположения стала развернутая крестьянами промышленная деятельность, особенно в создании и развитии текстильного производства.

Николай I расширил экономические права крепостных, позволив им в 1848 году с разрешения своих хозяев, но на собственное имя приобретать незаселенные участки земли как в сельских местностях, так и в городах. Эта недвижимость становилась личной собственностью крестьянина, в отличие от остального, находившегося в его домашнем хозяйстве имущества, которым члены семьи владели совместно. Николай также дополнительно урезал права помещиков в том, что касалось наказания крестьян.

В частных беседах Николай не раз высказывался за отмену крепостного права: в 1834 году он сказал одному из своих министров, что среди его высших чиновников нет ни одного поклонника крепостного права, а некоторые члены императорской фамилии и вовсе его не приемлют. И все же покончить с ним он не отважился. Противились этому как помещики, так и бюрократы, но то была не единственная преграда, с которой он сталкивался. Трудности имели более глубокую основу.

Большим препятствием для отмены крепостного права была данная Екатериной дворянству Жалованная грамота 1785 года, признавшая обрабатываемую крестьянами землю помещичьей собственностью. Как бы это установление ни способствовало развитию свободы в долгосрочном плане, непосредственное его воздействие оказалось противоположным. Николай часто подтверждал права собственности помещиков на их земли. Так гласил закон. В то же время в правительственных кругах признавалось, что было бы и несправедливо, и с общественной точки зрения опасно освободить крестьян без земли. Граф Киселев, который при Николае I проводил реформу, изменявшую положение государственных крестьян, говорил в 1842 году, что передавать помещичью землю крестьянам так же рискованно, как и освобождать крепостных без земли.

Манифест об отмене крепостного права, появившийся в феврале 1861 года после продолжительных обсуждений с участием представителей землевладельцев, был подсказан политическими, равно как и моральными соображениями. Позорное поражение России в Крымской войне, где она была бита на собственной территории армиями якобы «разлагающегося» Запада, довело до сознания правящих кругов, что Россия не может оставаться великой державой, пока бóльшая часть ее населения пребывает в кабале и лишена всяких юридических и экономических прав. Александр II бросил своим аристократам часто цитируемое замечание, что лучше миром освободить крепостных сверху, чем ждать, когда они сами себя силой освободят снизу.

Манифест сразу отнял у дворян личную власть над крестьянами. Бывший крепостной стал теперь человеком с правами, способным и подавать в суд, и отвечать перед судом, и приобретать любую собственность, и (после 1864 года) участвовать в выборах в новоучрежденные органы местного самоуправления (земства). Но даже при этом его гражданские права были ограничены. Теперь многие полномочия в отношении крестьянина из тех, что раньше были у его хозяина, включая и право ограничивать его передвижение и наказывать сообразно местному обычаю, были переданы общине. Это было сделано главным образом для того, чтобы обеспечить исполнение крестьянами их налоговых обязанностей перед государством – уплату как подушной подати, введенной Петром Великим, так и появившихся теперь «выкупных платежей», то есть ипотечных премий, причитающихся правительству за то, что оно возместило помещикам утрату земель, которые они вынуждены были передать своим бывшим крепостным. В этом смысле община стала официально признанным порученцем государственной власти, явившимся на место помещика.

Земля, отошедшая к вчерашним крепостным (по площади приблизительно равная тем полям, на которых при крепостном праве они работали на себя), была передана не отдельным домохозяйствам, а общинам, получившим статус юридических лиц. Относительно частной собственности власти заняли двусмысленную позицию, хотя некоторые чиновники стояли на том, что земля должна быть продана освобожденным крепостным в полную собственность. Большинство членов комиссии, готовившей манифест об освобождении, склонялось именно к такому решению, считая, что оно больше будет способствовать увеличению производства, но это мнение было отвергнуто отчасти по идеологическим причинам (сказалось влияние восторгавшихся общиной интеллектуалов-славянофилов), а отчасти и по соображениям практического порядка. В конечном счете, права на землю получила именно община, потому что сочли, что так оно будет безопасней. Но имелось в виду, что, как только освобожденные крепостные расплатятся с правительством по ипотечному долгу, земля станет их частной собственностью.

Манифест содержал положения, разрешавшие крестьянину выход из общины и образование отдельного семейного хозяйства, но это ставилось в зависимость от соблюдения стольких формальностей, что воспользовались такой возможностью лишь очень немногие, и в 1893 году эти статьи по существу были изъяты из закона. Крестьяне – иногда индивидуально, но чаще сбившись в товарищества, – могли, конечно, покупать и покупали свободную землю, главным образом у обедневших помещиков. Но основной частью их владений была общинная земля, а не та, которой они могли бы распоряжаться как своей частной собственностью, завещать или продавать. Это значит, что огромное большинство жителей России ни тогда, ни позднее не имели прав собственности на важнейший производственный ресурс своей страны – пахотную землю.

Укреплению национальной антисобственнической культуры способствовало и то, что в семье, основной социальной ячейке крестьянского общества, все имущество находилось в совместной собственности. К земле, скоту, орудиям труда крестьянская семья не прилагала понятий «я» и «мы». Поскольку земля для крестьянина была не товаром, а материальной основой жизни, он не умел разобраться в объектно-субъектных отношениях землевладения и не проводил различий между тем, кто является собственником, и тем, что находится в собственности. Это не было исключительной особенностью русского мышления, ибо такой взгляд на вещи присущ крестьянам повсюду; этим-то крестьянин и отличается от фермера. Хотя глава русской крестьянской семьи – хозяин или большак – номинально считался собственником имущества (орудий труда, купленной земли и т. п.), обычай смотрел на все это как на общую семейную собственность. На деле глава семьи был не собственником, а управляющим семейной собственностью, и поэтому за неумение или расточительность его можно было отстранить от должности: российские суды признавали такую практику.

Вся экономическая среда, окружавшая русского крестьянина, делала его социальным радикалом и политическим консерватором. Социальным революционером он был потому, что мечтал о конфискации и передаче общинам всех частных земель. Политическим же консерватором был потому, что этой конфискации и перераспределения земель он ждал от царя, которого считал верховным собственником России. Проявляя восприимчивость к эсеровской и большевистской пропаганде, обещавшей как раз то, чего ему хотелось, политически он оказался настроенным против демократии и в пользу «твердой руки» у руля государственной власти. К либералам и демократам он относился с недоверием, подозревая в них противников общенационального перераспределения собственности. В конечном счете, он представлял собой большое препятствие на пути демократизации России.