Читать книгу - "Политология революции - Борис Кагарлицкий"

Гейдар Джемаль отвергает марксизм по совершенно иным причинам, не имеющим особой связи с вопросом о материалистических основах марксистской идеологии: «Стратегическое поражение марксизма, досадным образом дающее фон контрреволюционно-реставраторской карусели в странах бывшего соцлагеря, стало неизбежно из-за его связи с менталитетом XIX века. Марксизм опирается на догматическое представление о четко определенных социально-экономических классах. Это не только отношение к средствам производства и способу распределения прибавочной стоимости, но, что гораздо важнее, это „надстройка“ в виде классового сознания, морали, исторических задач. Вне контекста рассуждений о расчищающей дорогу для человечества прогрессивной деятельности буржуазии и освободительной миссии пролетариата марксизм лишается своего главного пафоса, а стало быть, и смысла. Помимо этого, марксистскому сознанию присущ специфический для эпохи его зарождения миф о „научности“ — наукопоклонство, порождающее тупиковую антирелигиозность и неприемлемый сегодня догматизм в способах описания живой человеческой действительности».[167]

Легко заметить, что оценка Джемаля в полной мере относится лишь к позитивистской интерпретации марксизма. От Карла Каутского через Г.В. Плеханова и Н.И. Бухарина идет идеологическая традиция, завершающаяся на И.В. Сталине. Но в самой же книге Джемаля сталинизм оценивается уже как идеология реакции.

Между тем в марксизме есть и другие идейные традиции, которые совсем не похожи на унылый позитивизм. Диалектический метод Маркса изначально враждебен подобному позитивистскому подходу. В культурном плане легко обнаружить линию преемственности от молодого Маркса к теоретикам Франкфуртской школы и высоко ценимому Джемалем Ж.-П. Сартру. Невозможно также игнорировать работы Розы Люксембург, Льва Троцкого или Иммануила Валлерстайна. Наконец, есть марксисты «третьего мира» — Франц Фанон, председатель Мао и те же латиноамериканские представители «теологии освобождения».

Сам Гейдар Джемаль неоднократно высказывался в пользу «постмарксистского синтеза». Но из его собственных текстов так и остается непонятным, на какой основе должен произойти этот синтез и на какие элементы в марксистской традиции он готов опереться. И все же, главные возражения вызывает не оценка марксизма, а предлагаемая в книге трактовка ленинизма. Смысл ленинизма, по Джемалю, «в переносе марксистского акцента с пролетариата как класса, наделенного освободительной миссией, на революционеров как самостоятельную касту, особый духовный человеческий тип, который, в конечном счете, независим от того, какими социальными классами или группами он должен пользоваться в качестве инструментов своего дела — революции».[168]

То, что Ленин называл организацией профессиональных революционеров, Джемаль считает объединением пассионарных личностей, которые сами для себя устанавливают правила игры, а затем им жестко, эффективно и неукоснительно следуют. Вряд ли Ленин согласился бы с такой трактовкой собственных взглядов. Но дело даже не в том, что говорил о классовой природе большевизма его основатель. В конечном счете, он мог заблуждаться относительно своей партии или даже самого себя. Проблема в том, что Джемаль упускает из виду другой важнейший аспект ленинской политической теории, без которого все остальные просто не имеют никакого смысла. Ленин говорил не просто об организации революционеров, вдохновленных определенными социальными идеалами; а о политической партии, опирающейся на марксистскую теорию. Именно в этом принципиальное отличие взглядов Ленина от идей народников, которые уже задолго до основателя большевизма не только говорили о роли передовых личностей, но и на практике создавали из них боевые организации.

Ленин, несомненно, использовал многое из наследия народников, не признаваясь в этом. Но народником он не был. Именно марксистская теория становится политическим стержнем для объединения его сторонников, более того, она становится тем интеллектуальным инструментом, с помощью которого пассионарная личность (по Джемалю) превращается в профессионального революционера (по Ленину).

Точно так же и выбор класса, на который предстоит опереться революционерам, не является для Ленина произвольным или тактическим. Этот выбор предопределен выводами все того Же марксистского анализа. Другое дело, что догмы ортодоксального марксизма подвергаются сомнению: применив социологический метод Маркса к российской практике, большевики обнаруживают, что готовые рецепты, предложенные немецкими учителями, никуда не годятся. Но эти выводы опираются на все тот же марксистский инструментарий, который, в свою очередь, неизбежно видоизменяется и совершенствуется по мере применения (как, впрочем, любой работоспособный интеллектуальный и не только интеллектуальный инструмент).

Значение марксизма в качестве интеллектуальной основы большевистской революции было подтверждено на практике. Ведь пассионарных личностей у народников и анархистов (социалистов-революционеров) было не меньше, а быть может, и больше, нежели у большевиков. Однако именно большевики взяли верх — в значительной мере потому, что обладали интеллектуальным превосходством, выразившемся в способности правильно и своевременно заключать союзы, формулировать и менять лозунги, учиться на собственных ошибках.

Возможно, теория Джемаля о роли революционеров как особой пассионарной касты ближе к взглядам Че Гевары. Латиноамериканский герой утверждал, что под воздействием политической воли и прямого действия созревание объективных предпосылок революции может ускориться. Но даже Че никогда не заявлял, что вопрос о социальной базе революции определяется «свободным выбором» ее «авторов».

Впрочем, парадоксальным образом, этого не утверждает и сам Джемаль, хотя из его рассуждений о ленинизме такой вывод следует неизбежно. И все же, как только речь заходит о конкретной общественной ситуации, он начинает анализировать объективно сложившиеся социально-политические расклады. Другое дело, что его оценки, не совпадая с тезисами ортодоксального марксизма Каутского и Плеханова, похожи на выводы, к которым пришли некоторые представители Франкфуртской школы и левые радикалы в странах «третьего мира».

Предстоящее восстание, полагает Джемаль, не будет делом европейского индустриального пролетариата, организованного в жестко структурированные партии и профсоюзы. Скорее это будет бунт всемирной улицы против глобальных элит. Пролетариата в старом смысле уже вроде бы и нет, есть только пролетаризированные массы, причем они пролетаризированы в разной степени и по-разному. Здесь, опять же, идеи Джемаля пересекаются с определенными течениями в неомарксизме — достаточно вспомнить книгу Валлерстайна «После либерализма», где утверждается практически то же самое. Другой вопрос, что источником бунта является не только «мировая улица». С одной стороны, «средний класс», которому либеральные идеологи наговорили столько незаслуженных комплиментов, отнюдь не является основой стабильности — в условиях системного кризиса он сам превращается в бунтующую массу, а его обманутые надежды становятся эмоциональным топливом радикального протеста. Точно так же никуда не исчез и промышленный рабочий. Реальные перспективы революции в XXI веке связаны не с миссией какой-то одной социальной группы, а со способностью многообразных общественных сил объединиться на общей антисистемной платформе. И задача революционеров не в том, чтобы произвольно, выбрать себе «массу», а в том, чтобы выработать такую платформу, найти методику практического действия, объединяющую и консолидирующую эти разнообразные силы и направить их совокупный потенциал на разрушение старого мира — во имя создания нового.