Читать книгу - "Русские вопреки Путину - Константин Крылов"

Тем не менее мышление об исторических априори иногда все-таки возможно. Как оно возможно — пусть об этом думает какой-нибудь Кант, у него голова. Нам важно, что это экспериментально наблюдаемое явление. «Есть такие варьянты», относительно которых практически все сколько-нибудь вменяемые люди находятся в полном согласии — да, если бы это случилось, то было бы это так-то и так-то и никак иначе. Откуда берется такая уверенность — вопрос интересный (и заслуживающий в каждом конкретном случае специального рассмотрения), но все-таки второй. Сначала нам надо заметить само существование этих пунктов всеобщего согласия — «да, все было бы именно так». И уже потом, исходя из этого согласия, думать дальше.

Как известно, варианты «событий 1993» (равно как и 1991) годов практически не просчитываются: тут все сочиняют свое, а чаще и сочинять не пытаются. В самом деле, совершенно непонятно (то есть «не видно»), что случилось бы, случись Руцкому и Хасбулатову победить, и к чему привела бы та победа. Более того, и вариантов поражения у них было навалом — начиная с быстрой сдачи позиций в стиле ГКЧП («не кровь же лить») и кончая чем-нибудь в стиле штурма Ла Монеда. Все это неясно, а значит, вроде бы и говорить не о чем: «случилось то, что случилось», будем жить в том мире, который создан данным событием.

Тем не менее зададимся сначала все же одним гипотетическим вопросцем. Предположим: все то же самое, что совершил Ельцин и его подельники в октябре 1993 года, совершили бы, допустим, коммунисты в девяноста первом. Теперь самый вопрос: как, в каком виде, в качестве чего «расстрел Белого Дома» фигурировал бы в антикоммунистическом мифе — российском, да и (бери выше) мировом?

На этот вопрос все почему-то отвечают одинаково. «У-у-у-у!»

Если все-таки поподробнее, то: расстрел Белого Дома, с пулевым посвистом, с ударами снарядов, с пожарищем, с озверелыми подонками в форме, забивавшими бегущих по подворотням, идеально смотрелся бы в качестве самого последнего и самого мерзкого (пусть даже и не «самого ужасного») преступления проклятых коммунистов. Если угодно — образцово-показательного преступления «краснопузых», достойно венчающего антисоветскую мифологию.

О, что было бы! Многотонный ком пепла Клааса лег бы на весы истории, навеки задрав вверх жалкую гирьку с надписью «1/6-1945-Спутник-Гагарин». Все попытки сказать хоть что-то хорошее о советской цивилизации разбивались бы о каменно-непреклонное: «в конце концов красная сволочь трусливо и подло расстреляла Парламент России и убила ни в чем не повинных людей, убила трусливо, подло и жестоко». Уста Честных Людей бесконечно кривились бы в гримасе бесконечной боли и бесконечного презрения: «они убивали студентов, девушек, стариков, которые пришли защищать свободу… они расстреляли Правду прямой наводкой… они сожгли Белый Дом, этот символ Нашей Надежды…» С рефреном — «страна, где случилось Такое, не имеет права на историческое существование». «Танки-идут-по-Праге» органично слипались бы в сознании с поджогом рейхстага и Зимним дворцом, извечная ненависть интеллигента к «подонкам в форме» нашла бы себе законченное выражение (о, я так и слышу — «вот за эти подворотни, где убивали мальчишек… этого — не забуду, не прощу, бей ментов, спасай Россию»), а Черный Белый Дом навеки стал бы запредельно ясным символом поруганной демократии: «Черная Книга Коммунизма» выходила бы с его изображением на шмуцтитуле. И т. д.

И, конечно — «после этого с ними нельзя ни о чем разговаривать: только через прицел, только прямой наводкой, не простим, не забудем».

А теперь вернемся к реальности. В которой события вокруг Белого Дома стали настоящим праздником «российского образованного класса».

Говорилось и писалось на эту тему много. И я не буду утомлять читателя занудным перечислением того, что (а главное — как, каким тоном и какими словами) говорилось и писалось в те славные времена всякими «приличными людьми». Гораздо важнее то, что и сейчас, по прошествии десятилетия, они нисколько не изменили своих воззрений. Те, кто требовал крови, не только не раскаялись, но искренне желают продолжения банкета. Из подписавших знаменитое «письмо 42-х» выразил некоторое сожаление, кажется, только один человек. Остальные хотели и хотят все того же — и скорбят, что «тогда не удалось передавить всю сволочь разом». Валерия Новодворская до сих пор с ностальгическим умилением вспоминает песенку: