Читать книгу - "Украинский вопрос и политика идентичности - Алексей Ильич Миллер"

Подозрительность властей по отношению к народникам с течением времени усиливалась. Начальное образование было решено оставить в руках духовенства. Самодержавный и сугубо централистский принцип государственного устройства в атмосфере усиливавшихся сомнений в том, не переборщили ли с реформами и послаблениями, под вопрос не ставился. Соответственно, и «переключение» властей на «англо-шотландский» вариант политики в отношении Украины, предполагавший поиск какого-то компромисса с украинскими элитами, было невозможно, тем более, что новое поколение «украинофилов» было по преимуществу народническое и состояло не из «классово близких» землевладельцев, а из подозрительных писателей и преподавателей, нередко бывших ссыльных. Впрочем, смену тактики всерьез никто не рассматривал: во второй половине 60-х правительству вполне могло показаться, что повторяется сценарий конца 40-х годов. Те же самые люди, бывшие братчики, в очередной раз получили отпор своим планам, и о проблеме можно снова забыть на очередные десять лет.

Таким образом, национальная политика властей империи после того, как обозначился националистический перелом в общественном мнении, в способах легитимации власти и в ее, власти, принципах целеполагания, была непоследовательной, противоречивой, часто попросту непродуманной. Сознавая отсутствие ресурсов для проведения ассимиляторской политики по «французской» модели, правительство считало себя вынужденным прибегать к запретительным мерам в духе такой модели по причине своей слабости. Циркуляр Валуева, принимавшийся как вынужденная краткосрочная мера и оставшийся в силе на долгие годы, может служить своеобразным символом этой политики.

Валуеву вполне можно адресовать его собственный упрек в адрес Головнина, что о необходимости развития народного образования в Западном крае много говорится, да мало делается. Он даже не пытался скорректировать по своему разумению планы Васильчикова и Головнина, а просто похоронил единственный проект, дававший реальные шансы на существенное изменение ситуации. Более того, он не дал хода и другим проектам развития народных школ, выдвинутым уже в 1864 г. лояльными правительству киевскими деятелями, в частности М. В. Юзефовичем. Никакого своего «систематически начертанного плана» он так и не предложил. Замечание Александра II на полях программы Корфа о необходимости «сообразить, как ее исполнить», также не имело никаких практических следствий.

О политике сменившего Головнина на посту министра народного просвещения Д. А. Толстого лучше всего говорит тот факт, что в конце 60-х он даже не хотел в течение нескольких лет использовать для развития народных школ те средства, которые специально ассигновал для этой цели киевский генерал-губернатор А. П. Безак[463]. Число гимназий и прогимназий в Киевском учебном округе за время его министерства практически не росло (17 в 1871 г., 20 в 1882-м), в то время как в Московском округе с тех же 17 в 1871 г. оно к 1882-му более чем удвоилось (до 37)[464]. Начальное образование развивалось в это время медленно во всей империи. Расходы государства на крестьянские школы практически не росли с 1862 по 1895 г. В 1879 г. из бюджета покрывалось только 11,3 % всех расходов на начальные школы. Сами крестьяне давали втрое больше, а земства – 43,4 % всех средств. В Юго-Западном крае, где земств не было вплоть до 1911 г., ситуация была еще хуже: в губерниях без земств расходы на начальное образование в пересчете на душу населения были на треть меньше[465].

Плачевные результаты деятельности МНП под управлением Толстого, особенно в области развития начальной школы, служат убедительным свидетельством прагматического бессилия русского национализма. Дело в том, что огромным влиянием на Толстого пользовался в то время Катков. Протеже Каткова А. И. Георгиевский был назначен председателем Ученого комитета и докладывал патрону обо всем, что происходило в министерстве, получая соответствующие указания. «Без преувеличения можно сказать, что все реформы, осуществлявшиеся в области народного просвещения во второй половине 60–70-х годов, исходили от Каткова», – писал П. А. Зайончковский[466]. Однако тот самый Катков, который настойчиво доказывал в своей публицистике, что консолидация большой русской нации есть важнейшая политическая задача, а ускоренное развитие начального образования крестьян Малороссии и Белоруссии на русском языке представляет главное к тому средство[467], так ничего и не сумел сделать, чтобы использовать свое влияние на деятельность МНП для практической реализации этой программы. 11 % государственного участия в расходах на начальную школу означали приговор любому ассимиляторскому проекту.

Когда в 1905 г. сторонники введения украинского в качестве языка обучения в начальной школе указывали, что низкий уровень грамотности украинских крестьян связан с необходимостью обучения на неродном языке, министр просвещения В. Г. Глазов отвечал им, что низкий уровень грамотности объясняется прежде всего двухгодичным образованием, и решать проблему нужно не введением украинского языка, а расширением начального обучения с двух до четырех лет[468]. Беда в том, за все эти десятилетия, отделявшие время отмены крепостного права от первой русской революции, власти так и не удосужились проверить этот тезис на практике. Серьезные изменения к лучшему стали происходить в начальной школе только с середины 90-х годов[469], то есть три с лишним десятилетия после отмены крепостного права были фактически потеряны с точки зрения использования начальной школы как эффективного инструмента ассимиляции. Лишь накануне Первой мировой войны Россия подошла к практической возможности осуществления принципа всеобщего обязательного начального образования.

Так и не став частью «положительной» ассимиляторской программы, Валуевский циркуляр справедливо вошел в историю как мера чисто репрессивного свойства.

Глава 8. Киевский период активизации украинофильства (1872–1876)

Новый период активизации украинофильства приходится на первую половину 1870-х годов, снова, как и в конце 50-х – начале 60-х, совпадая, а точнее – будучи одной из составляющих частей более широкого, общеимперского общественного оживления[470]. Первые статьи, в которых ставилась под вопрос политика, воплощенная в Валуевском циркуляре, появились в русских журналах в 1872 г. Наиболее заметной стала публикация с февраля по май в четырех номерах либерального «Вестника Европы» большой работы «Восточная политика Германии и обрусение». Автором ее был Драгоманов, скрывавшийся под псевдонимом М. Т. Драгоманов постарался представить развернутое идеологическое обоснование тезиса, что ассимиляторская и централизаторская политика в отношении западных окраин противоречит интересам России. Во-первых, он утверждал, что она играет на руку врагам России, к которым он причислял поляков и Германию, готовившуюся, по его интерпретации, к распространению своего влияния на востоке Европы. Во-вторых, он доказывал, что ассимиляторская политика, скопированная с французского и прусского опыта, не соответствует российским условиям, ссылаясь на иные масштабы страны и на относительную молодость и слабость русской культуры по сравнению с французской и немецкой. Третий аргумент состоял в том, что Франция и Пруссия пользуются правом завоевателя, которого у России по отношению к Малороссии нет[471]. В