Читать книгу - "Анонимная война. От аналитиков Изборского клуба - Андрей Кобяков"

Исторический опыт «революций 1.0» и «движений 2.0» показывает, что геополитические разработки англо-американского истеблишмента одерживали успех не только в силу овладения новейшими технологиями информационно-психологического воздействия над критической массой активного населения стран-мишеней, но и в силу принципиальных заблуждений элит последних, а именно:

а) убежденности лидеров как «исторических союзников», так и ряда стран Восточной Европы и бывшего СССР в собственной незаменимости в качестве партнеров США;

б) надежды на уменьшение давления извне в случае уступок во внутренней политике (адаптация законодательства в части прав политических и иных меньшинств, свободы самовыражения и др.) и во внешней политике (приверженность евроатлантическому партнерству, диверсификации энергопоставок в ЕС и т. п.);

в) расчета на приостановку проектов «суррогатных революций» после смены правящей партии в США (эта иллюзия подкреплялась ангажированной американской кино— и телекритикой правящего Белого дома), на активную примирительную публичную дипломатию, в том числе в ответ на американские инициативы «перезагрузки» (этот термин применялся дипломатией США с рядом стран, в частности с Пакистаном).

На практике эти иллюзии опрокидывались реальностью, поскольку:

а) глобальная постиндустриальная повестка дня определялась на уровне постоянно действующих наднациональных (непубличных и публичных) институтов, а реализация ее приоритетов заведомо предполагала разрушение (деидентификацию) цивилизаций и десуверенизацию наций-государств, особенно полюсообразующих, без учета каких-либо исторических заслуг государств, а тем более современных лидеров;

б) смена руководства США, обеспечиваемая идеологически настроенными и наднационально инкорпорированными пропагандистскими ресурсами и контролируемая через систему выборщиков, не отменяла экспансионизма внешней политики;

в) проекты «ненасильственных революций» были составной частью исполнительного звена глобалистского стратегирования, а институты-исполнители — специализированными дочерними структурами англо-американского университетского сообщества с общей программной ресурсной базой, контролируемыми через стратегические учреждения (RIIA, CFR);

г) наступление мирового финансового кризиса отдало приоритет стратегиям, мобилизующим ресурсы «мягкой власти», инструментарий которых был дополнен сетевым потенциалом, а тактика — таргетированием (целевым вовлечением) уязвимых сообществ стран-мишеней с конкурирующими чаяниями и потребностями, позволяющим достичь максимального эффекта хаотизации обществ-мишеней;

д) вовлечение незрелой (инфантильной) части обществ-мишеней не только формировало транснациональный «анархо-авангард», но и приумножало прямой и косвенный экономический ущерб странам-мишеням и, соответственно, усиливало бегство капитала из стран-объектов в страны-субъекты.

Взаимодействие стратегических фондов, по своей миссии обслуживающих межгосударственные (англо-американские, американо-израильские и др.) внешнеполитические задачи, с университетскими центрами создавали многолетние постоянно действующие форматы а) научных дискуссий, б) координации планирования, в) обмена опытом. Итогом этой общей деятельности становятся новые структуры, сохраняющие интеллектуальные связи с материнскими университетами, но получающие самостоятельные финансирование из других источников и кадры из других институтов и корпораций. В случае если учреждение предназначено для особо деликатных функций, оно может не афишировать своей связи с материнским университетом или выдавать свое возникновение за инициативу частных лиц, как на своей территории, так и за рубежом.

В 1960-х годах, например, Esalen Institute, где исследовались «состояния измененного сознания», не афишировал свое родство с Stanford Research Instituite (SRI) и тем более со спецведомствами, поскольку на его калифорнийскую базу приглашались специалисты из номинально гуманитарных областей страны-противника (СССР и восточноевропейских стран). Университетские кафедры, выполнявшие государственные задачи в формате отношений с тем же СССР и арабскими странами в номинальном контексте «описательных наук» (например, департамент этнографии Джорджтаунского университета), также не афишировали предназначения своих исследований.

В период подготовки «революций 1.0» ныне широко известный Институт Эйнштейна (Albert Einstein Institution) в Бостоне также позиционировался перед приглашаемыми кадрами как самостоятельная структура, воспитывающая «ненасильственных оппозиционеров» сугубо по идейным побуждениям, для чего в штате состояли декоративные ветераны Движения за гражданские права М.Л. Кинга.