Читать книгу - "Николай Байбаков. Последний сталинский нарком - Валерий Викторович Выжутович"

Байбаков пишет о феноменальной осведомленности Сталина. И допускает, что вождь мог иметь целую группу глубоко законспирированных информаторов, попросту говоря - стукачей и доносчиков: «Но [вновь это "но". - В. В.] что же из этого следует? Что мы, ответственные руководители, находились у Сталина под "колпаком'*? Если исходить из общих положений морали или, как мы сегодня говорим, общечеловеческих принципов, это обстоятельство может показаться ужасным, но с точки зрения конкретно-исторической - оправданным. Уверен, что для большинства народа такой НЕДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ КОНТРОЛЬ  ЛУЧШЕ, ЧЕМ ХАОС БЕСКОНТРОЛЬНОЙ СВОБОДЫ и, как следствие, вседозволенность и произвол властей на местах».

Судя по всему, Байбаков не видел в Сталине изъянов, ему в нем нравилось все. Например, то, как вождь относился к молодым специалистам: «Нас он слушал, как мне кажется, с особым чувством - это нам, тогда молодым людям из рабфаков и институтов, предстояло обживать будущее. Вот почему, заметив чье-нибудь дарование, присматривался к нему - каков человек: если трус - не годится, если дерзновенный — нужен. И таких он всячески поддерживал, выдвигал на руководящие посты, ведь не зря знаменитые "сталинские наркомы" - это в основном 30-35-летние люди с неизрасходованной энергией и верой, что будущее будет построено именно ими».

Подкупала Байбакова и «человечность» вождя, запечатленная мемуаристом в традиции «Рассказов о Ленине»: «Не могу вспомнить ни одного случая, когда Сталин повышал голос, разнося кого-нибудь, или говорил раздраженным тоном. Никогда он не допускал, чтобы его собеседник стушевался перед ним, потерялся от страха или почтения. Он умел сразу и незаметно устанавливать с людьми доверительный, деловой контакт. Каким-то особым даром он чувствовав собеседника, его волнение, и либо мягко вставленным в беседу вопросом, либо одним жестом мог снять напряжение, успокоить, ободрить. Или дружески пошутить».

Был ли Байбаков искренен в своих позднейших оценках Сталина? И да, и нет. В том, что Сталин во всем служил ему примером, был учителем, наставником, в полном смысле вождем, сомневаться не приходится. Нет сомнений и в том, что сталинскую систему управления государством Байбаков считал идеальной и единственно приемлемой для России. Но есть основания усомниться в его якобы полной зашоренности, неспособности подвергнуть критическому рассмотрению и Сталина, и сталинизм даже при их приятии в целом. В уме Байбакову никто никогда не отказывал, включая четырех советских вождей, тоже людей, прямо скажем, неглупых. Почему же в своих мемуарах бывший нарком, и экс-председатель Госплана выглядит замшелым ортодоксом? Думается, дело здесь в новой эпохе, которую Байбаков категорически не принимал. Именно она заставила его рьяно подняться на защиту того политического и экономического строя, той идеологии, той общественной морали, которые на протяжении полувека им же, одним из обитателей советского Олимпа, формировались и которые сформировали его самого. Оттого-то многие страницы байбаковских мемуаров полны митинговой риторики, а она, как известно, не терпит полутонов.

Байбаков провел в правительстве, можно сказать, всю свою жизнь. Неужто его ни разу не посещала мысль, что советская, власть античеловечна, советская мораль лицемерна, советская экономика неэффективна? Не станем гадать. Лишь проникнемся пониманием, что представитель высшей номенклатуры не мог подвергать критике существующий порядок иначе как с трибуны пленума или съезда в заранее согласованной речи. Но даже когда открылись шлюзы и хлынула свобода, Байбаков держался «корпоративные правил; систему, которой служил, не осуждать, товарищей по ЦК и правительству не выставлять подлецами и дураками, «тайны кремлевского двора» не предавать огласке. Мало ли что происходило в верхах, об этом простым смертным знать не положено. Власть должна быть обращена к народу только парадным фасадом, подвалы, чуланы, темные углы - не для всеобщего обозрения.

Держа рот на замке относительно преступлений режима, Байбаков оборонял сакральность власти от покушений на нее со стороны слишком разговорчивых членов «корпорации». Вот почему ему был ненавистен А. Н. Яковлев. И вот почему Сталин в его мемуарах выглядит великим, мудрым, прозорливым, как на картинах Д. Налбандяна. Великим,, мудрым, прозорливым - и только. 

Часть II.

«Никита Сергеевич, я не экономист»

«Смутное время»

Девятого марта 1953 года на Красной площади в Москве хоронили Сталина. По радио шла прямая трансляция с похорон, звучал голос Юрия Левитана: «Говорит Москва…» Страна в скорбном оцепенении вслушивалась, ловя каждый звук, доносившийся с Красной площади. Вот председатель Комиссии по организации похорон Н. С. Хрущев открыл митинг и предоставил слово председателю Совета министров СССР, секретарю ЦК КПСС Г. М. Маленкову. Тот сказал что-то проникновенное и уступил микрофон первому заместителю председателя Совета министров СССР Л. П. Берии. Затем эстафета прощальных речей перешла к первому заместителю председателя Совета министров СССР В. М. Молотову. Больше никто не выступал, только эти трое. Стало ясно, что они теперь главные.

Четвертого апреля 1953 года на второй полосе «Правды» было опубликовано «Сообщение МВД СССР». Плотно окруженное рутинными новостями («Строительство в городах Московской области», «Весна в Мичуринских садах», «Исследования в области новой техники»), оно не бросалось в глаза. В нем говорилось, что МВД провело тщательную проверку всех материалов предварительного следствия и других данных по делу группы врачей, обвинявшихся во вредительстве, шпионаже и террористических действиях в отношении активных деятелей Советского государства. Выдвинутые обвинения являются ложными. Работники следственной части бывшего КГБ использовали недопустимые и строжайше запрещенные советскими законами приемы ведения следствия.

Принято считать, что с этого дня началась «оттепель».

Г. М. Маленков выступает с речью в связи со смертью И. В.