Читать книгу - "Игра Люцифера. Как один человек раскрыл "глобальный заговор", вышел из тюрьмы и стал миллионером - Брэдли Биркенфельд"

Это было просто охренительно невероятно. Да, я не говорил его имени министерству юстиции — и они знали почему. Однако я дал показания под присягой, когда меня вызвали на слушания в Сенат США, и сообщил массу деталей о моих многочисленных сделках с Оленикоффым. Тем не менее на слушании, посвященном моему приговору, Кевин Даунинг, глядя судье прямо в глаза, сказал, что я скрыл имя Оленикоффа.

Даунинг, человек с лицом игрока в покер и искренний, как сам сатана, заявил, что я прикрывал богатого клиента и надеялся получить за свое хорошее поведение жирный куш.

Бабах! — стукнул молоток судьи. В тюрьму Биркенфельда!

Я никогда не забуду этого ощущения и звука молотка, бьющего по столу из красного дерева. В тот момент я ощутил себя Ли Харви Освальдом, козлом отпущения.

Сам же Оленикофф заключил сделку с дьяволом и отделался двухлетним испытательным сроком и штрафом. Сумма штрафа составила 52 миллиона долларов — для кого-то это большая сумма, для него — карманные деньги. Но это были еще цветочки. Оленикофф подал иск против UBS, меня и более тридцати других людей и компаний, заявив, что это мы виноваты в том, что он не заплатил налоги! Поразительная наглость! Вы десятилетиями обманываете правительство, на вас кто-то дает показания, и его-то вы и начинаете преследовать! В итоге он идет в тюрьму, а вы возвращаетесь к своим оргиям с шампанским. К тому времени расходы на юристов уже опустошили мои карманы, и адвокаты меня покинули. У меня не осталось защиты, и мне предстояло совсем скоро оказаться в тюрьме, а Оленикофф веселился на вечеринках и стирал меня в порошок в зале суда.

Что за страна… Страна Свободных, если вы можете позволить себе заплатить за эту свободу.

Одно меня не отпускало. У Оленикоффа был любимый сын по имени Андрей, который нравился мне гораздо больше его отца. Он был отличным трудолюбивым молодым человеком с хорошим вкусом. Я даже был гостем на его свадьбе в Ньюпорт-Бич, когда он женился на милой молодой женщине по имени Ким. Как-то раз Андрей ехал на своем джипе по шоссе вдоль берега, у машины отказали тормоза, и он погиб. Я был искренне расстроен и даже шокирован этой новостью. Ким была вне себя от горя, а сердце Игоря Оленикоффа было разбито навсегда.

Полагаю, что истинная мораль этой истории такова — неважно, сколько у тебя денег и насколько ты умен, ты все равно не сможешь оживить мертвого. Как говорит старая пословица, в мире нет ничего неизбежного, кроме смерти и налогов^[3], и, как это ни иронично, Игорь убедился и в том и в другом.

Я вновь посмотрел на Дуга. На его губах появилась ухмылка. Я был уверен, что и он сейчас думает о том, какой неожиданный поворот совершила судьба Оленикоффа.

У нас, Биркенфельдов, есть свои особенности — мы жесткие, мы готовы к схватке, и мы прирожденные борцы. Наш отец — известный нейрохирург, и мы, трое братьев, выросли, играя в хоккей и футбол и занимаясь различной работой с тех пор, как научились ходить. С нами приятно иметь дело, но мы не поддаемся. Наша фамилия означает на немецком «березовое поле». Так и есть — мы высокие, твердые, порой мы гнемся под ветром, но никогда не ломаемся. И если вы хотите срубить нас, то вам лучше вооружиться чем-то покрепче.

Мы свернули с дороги под порывами бури, проехали немного по узкой тропинке, а затем я увидел Скулкилл (по-английски это название похоже на слова «школа» и «убивать» и звучит странным каламбуром, как будто попавший в это место ничему не научится). Тюрьма была окружена лесами, а ее площадь была не меньше десятка футбольных полей. Главный вход представлял собой невысокий бетонный прямоугольник с затемненными окнами и рядами колючей проволоки, натянутой по всей крыше. Американский флаг трясся под порывами ветра, а его веревочные шкивы с силой били по флагштоку. Мой желудок сжался. Пришла пора расплачиваться.

На улице перед входом стояло несколько телевизионных автобусов и автомобилей, в которых приехали журналисты. Рядом стояли собравшиеся со всего мира репортеры в пуховых куртках и пытались согреться, размахивая руками. Увидев нашу машину, они побросали чашки с кофе и принялись включать свои прожектора и микрофоны. Многим я заплатил, чтобы они приехали. Я собирался провести пресс-конференцию и сообщить правительству США все то, что я думал об его наглой лжи, которая привела меня в тюрьму.

И если вы еще не поняли, кто я такой, скажу, что я — молоток, который только и ждет, чтобы забить очередной попавшийся на пути гвоздь.

— Ну, началось, — сказал Дуг, припарковавшись рядом с другими машинами.

Я выбрался наружу и посмотрел на небо. Снег падал сверху крупными хлопьями. Это был мой последний взгляд на свободный мир, прежде чем я сяду в тюрьму на три года. Я был одет довольно просто — в клетчатую фланелевую рубашку и красную горнолыжную куртку, на голове у меня была черная бейсболка. Я заметил в толпе одно дружелюбное лицо.

Единственным адвокатом, который остался со мной, был Стивен Кон — притом что я не платил ему ни цента. Этот миниатюрный парень с копной вьющихся серых волос, в очках, всегда настроенный оптимистично, был невероятно умен и при этом мог быть злобным, как питбуль. Он был главным советником Национального центра помощи информаторам в Вашингтоне. Стив был убежден в том, что правительство должно заплатить мне немалую награду, и собирался приложить к этому все усилия. Я любил этого парня, но считал его мечтателем. Двинувшись в направлении тюрьмы в сопровождении Дуга, я поприветствовал Стива кивком.

Репортеры столпились вокруг меня. Я увидел, как в нашу сторону от главного входа топают двое тюремных стражей в черных куртках-парках, ухватившись за пистолеты и дубинки. Один из них панически помахал рукой в перчатке.

— Вы не можете проводить здесь пресс-конференцию! — закричал он. — Это частная территория!

Я ткнул пальцем в направлении дороги и ответил с нарочитым акцентом уроженца Новой Англии:

— Эта дорога принадлежит людям Америки, а не вам. Это федеральная собственность. Вы хотите сказать, что Первая поправка^[4]в моем отношении уже не действует?

Стражники посмотрели друг на друга, чертыхнулись и отступили. Невысокая женщина-репортер сунула мне под нос микрофон.

— Мистер Биркенфельд, вы собираетесь сдаться федеральным властям, обвиняющим вас в заговоре с целью совершить налоговое мошенничество, — сказала она, приняв красивую позу перед камерой. — Вам есть, что сказать?

Я изо всех сил попытался изобразить из себя Клинта Иствуда.

— Я бы хотел сказать, как я горд тем, что мне хватило смелости выступить с разоблачением крупнейшего налогового мошенничества в мире. — Репортеры принялись писать в блокнотах и щелкать кнопками диктофонов.