Читать книгу - "Реванш России - Михаил Делягин"

Главной проблемой современных управляющих систем представляется утрата чувства реальности, ее своеобразное «размывание».

Качественное снижение эффективности индивидуальной переработки информации и, соответственно, адекватности индивидуального восприятия мира вызвано не столько ускорением увеличения объема и разнородности осваиваемой информации самим по себе, сколько прежде всего внешним (не только для отдельной личности, но и для отдельной организации) и, что самое главное, хаотичным структурированием, «сгущением» и акцентацией (включая эмоциональную окраску) осваиваемой информации.

В принципе это, конечно, можно рассматривать как результат простого, количественного превышения объемом информации, растущим по экспоненте, упорядочивающих способностей человеческого сознания (что при наивной, линейной экстраполяции существующих тенденций рано или поздно должно произойти). Однако абстрагирование от нового качества растущего объема информации — массового и потому хаотичного характера ее внешнего для перерабатывающих ее людей и организаций структурирования — представляется все же не имеющим оправдания.

Постоянное, хаотичное и общедоступное структурирование информации ведет к своего рода «сгущению» создаваемого в каждый отдельный момент ее массива: так молоко сбивается в масло. Каждый сколь-нибудь значимый факт, как днище корабля ракушками, обрастает аллюзиями, аллегориями, связями с другими событиями, часто малозначимыми, комментариями и комментариями к этим комментариям, за которыми, в конечном счете, теряется сама суть, реальное значение исходного факта.

Конечно, суть факта во многом зависит от точки зрения и мотивации его рассмотрения, однако беда в том, что избыток неструктурированной информации, хаотично набрасываемой множеством соперничающих «творцов действительности», размывает саму точку зрения как таковую, разрушая доминирующего в обществе наблюдателя и, соответственно, саму объективную реальность. В результате общество начинает напоминать сумасшедший дом художников, обсуждающих в полном забвении питательных свойств пищи ее цвет и фактуру до тех пор, пока она не протухает и становится непригодной для выполнения своей основной, объективно существующей функции — поддержания жизни этих самых художников.

Разрушение доминирующей точки зрения («информационной доминанты») и, соответственно, объективной реальности делает наиболее распространенным подходом плюрализм мнений, задолго до Горбачева с исчерпывающей полнотой воспетый Бернсом:[11]

Один сказал: «Ни слова!

В кустарнике олень!»

Другой сказал: «Корова!»

А третий крикнул: «Пень!»

И, как логическое следствие столь смелых и, главное, адекватных подходов, всё еще живо памятное нам по эпохе «катастройки»:

Три смелых зверолова

Барахтались в реке.

Однако при столкновении с задачей, объективно требующей практического действия, плюрализм неминуемо исчезает. Он разрушается вследствие восстановления объективной реальности — выбора одного из предлагаемых вариантов как единственно существенного (ив конечном счете единственно существующего), на основании которого и надо совершать то или иное действие. При неверном определении реальности и действие становится неверным, но в общественной жизни, как правило, даже заведомо неверное действие все же лучше полного бездействия.

Попытка же сохранить плюрализм в условиях необходимости выбора неминуемо парализует всякое действие и ввергает управляющую систему в элементарную шизофрению, в лучшем случае в раздвоение сознания (с легким недоумением определенное на закате эпохи гласности кем-то из ее трубадуров именно как «плюрализм мнений в одной голове»).

Как было сказано в анекдоте второй половины 90-х годов (передающем реальность «экономики неплатежей» с широким распространением разнообразных зачетов и денежных суррогатов): «На вопрос, сколько будет дважды два, профессор Финансовой академии при Правительстве Российской Федерации поставил студенту двойку за некорректную постановку вопроса: «Если налом, то три, безналом — четыре с половиной, бартером — до пяти, как договоримся, а взаимозачетом — и все десять».

Таким образом, только кризис, создавая категорическую, непреодолимую, под страхом уничтожения необходимость решительных действий, понуждает общество к восстановлению объективной реальности путем ее расчистки из-под нагромождений «информационных фантомов».

Однако при медленном, постепенном нарастании кризиса общество может незаметно для самого себя проскочить «точку невозврата», что, с высокой степенью вероятности, будет означать для него гибель из-за коллективной неадекватности.

С другой стороны, возможны успешные бессознательные действия в условиях кризиса, когда общество преодолевает его последствия путем инстинктивной активности, без коллективного осмысления его причин и извлечения уроков. Именно таким образом Россия, насколько можно понять в настоящее время, преодолела чудовищные по своей разрушительности последствия системного экономического кризиса 1994–1998 годов.

Таким образом, даже грубое столкновение с реальностью в форме кризиса отнюдь не всегда обеспечивает «возврат к адекватности» информатизированного сознания (в том числе коллективного). Масштабные, хаотичные и разнонаправленные процессы формирования сознания размывают для него само понятие реальности.

Это имеет тяжелейшие последствия для управляющих систем, которые лишаются критерия истины в важнейших для себя вопросах, включая собственные интересы. Перейдя от однозначного восприятия среды своего обитания как некоей реально существующей данности к ее размытому восприятию как неопределенного набора вероятностей, управляющие системы, не приспособленные к такому подобию квантовой механики, лишаются не только воли для реализации своих стратегических целей и интересов, но и самой возможности выработки последних.

Утрата определенности мышления есть утрата почвы под ногами любой управляющей структуры. Принципиальный отказ от возможности существования познаваемой управленцем истины и переход к безбрежному оппортунизму в соответствии с формулой «истины нет, есть лишь набор вариантов» означает выживание благодаря безусловной готовности к утрате своей сущности, что, строго говоря, равносильно самой этой утрате.