Читать книгу - "Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители - Петр Владимирович Рябов"

стихи, философские работы, занималась социальным христианством, помощью нуждающимся. То есть её христианство было очень подвижническое. Известна своей героической гибелью: она участвовала в Сопротивлении немцам в Париже, будучи монахиней и социальной активисткой, «филантропом», в хорошем смысле слова. Попала в концлагерь, и легенда гласит, что она пошла на смерть, назвавшись именем другой женщины, которая должна была умереть. Есть очень плохой советский фильм о ней, который так и называется «Мать Мария» (плохой, но есть), есть какие-то книжки. Таку Александра Меня есть курс лекций «Русская философия», заканчивающийся как раз матерью Марией.

Эти случаи (с одной стороны, Симона Вейль – анархических, с другой – мать Мария – эсеровских взглядов) очень ярко нам показывают, какие иногда возникают интересные повороты сюжета. Интересные сочетания идей, исходивших из христианского и либертарного смысловых полей. Но при этом стилистически, на уровне «измов» и риторики, всё-таки христианство и анархизм в XX веке очень часто трагически не понимают друг друга. Происходит взаимное неуслышивание. Поэтому то, что я сейчас перечислил, это редкие примеры на индивидуальном уровне. Очень интересные и яркие, но редкие.

Как анархисты относились к апокрифическим взглядам в Библии?

По-разному. Но, опять же, я, как вы заметили, сегодня описал такое количество самых разных течений. Отношение к Писанию было у всех разное, как я сегодня говорил.

Самые различные были версии: скажем, если взять такого яркого человека, как Бердяев, то его, с точки зрения христианской, ортодоксы несомненно тоже могут назвать еретиком, потому что некоторые его идеи далеко выходят за рамки канонического богословия. Он, например, признавал идею апокатастасиса, то есть всеобщего спасения, считал, что с идеей доброго Бога несовместима идея вечного ада. И, вслед за Оригеном Александрийским, основателем христианского богословия, Николай Бердяев был убеждён в том, что в конце мира все спасутся. Даже последние грешники и дьявол. И также он отрицал всемогущество Бога во имя идеи Его всеблагости и человеческой свободы. Он говорил, что Бог добр, но не всемогущ. Разумеется, с точки зрения среднехристианской, догматической, это всё – ересь. Подобно Иоахиму Флорскому или Дмитрию Мережковскому (тоже первоначально близкому к анархизму), Бердяев эсхатологически и мистически считал религиозное откровение незавершённым и ждал Третьего Завета, дополняющего два первых. Но отношение его к разным текстам и частям Писания я не знаю. Но вот такие мысли у него были.

Так что тут в случае с каждым христианским мыслителем или течением – всё по-разному. Добавлю ещё, что многие христианские анархисты (вплоть до второй волны мистических анархистов) были приверженцами христианского гностицизма, то есть, в частности, возвышали Новый Завет над Ветхим (вплоть до полного отрицания Ветхого Завета и ветхозаветного Бога Иеговы). А духоборы (духовные христиане), как я уже говорил, и вовсе отрицали культ священных текстов, опираясь на индивидуальное откровение каждой личности.

В обсуждении в Интернете упомянули юродивых. Как, вы думаете, они соотносятся с анархизмом?

Ну, опять-таки, я не очень хорошо знаю историю юродивых. Знаю, что есть несколько хороших книжек о них, но я их не очень подробно читал. Но я бы сказал так: в чём-то для меня юродивые христианские укладываются в какую-то традицию более широкую: дервишей востока, тех же киников греческих. Людей, которые выбирают внесоциальную свободу, некий личный опыт в миру, отшельничество со всеми вытекающими отсюда особенностями. В этом смысле, конечно, у средневековых юродивых есть что-то анархическое. В той мере, в какой можно сравнить юродивых христианских с Диогеном Синопским или с кем-то ещё.

Но мне кажется, что, может, я слишком часто слушаю по радио такого воинствующего борца с церковью, как Александр Глебович Невзоров, который каждую неделю посвящает час ругательствам в адрес христианства, и там постоянно описывает (наверняка очень сильно преувеличивая и искажая, извращая и упрощая) жития разных юродивых. Просто они очень разные, и юродивостъ разных юродивых может быть разной. Поэтому, наверное, какой-то среднестатистический образ юродивого составить невозможно. Так же, как (даже если мы берем старчество) исихазм (ядро православной веры и мистики) – он тоже очень разный. Поэтому насколько здесь возможны какие-то обобщения? Сама идея и практика полного личного выпадения из социума, свободы говорить правду в лицо и тирану, и толпе – конечно, в этом есть что-то бунтарское, свободное и т. д. Но среди юродивых было очень много и куда менее симпатичных людей и менее нам близких. Просто это очень разный феномен, всех их чрезвычайно сложно как-то обобщить под одной рубрикой.

Ещё вопрос возник: идеологи христианского анархизма в Средневековье, они призывали к акциям гражданского неповиновения во время военных конфликтов, призывали бойкотировать мобилизации и тому подобным действиям?

Это очень интересный вопрос. Несомненно, есть реформационные секты, близкие к анархизму, которые впоследствии были пацифистами.

Сразу приходят в голову квакеры, которые были убежденными врагами войн с момента своего появления. А вообще, если говорить о христианском пацифизме, тут надо назвать такую фигуру, может быть, не совсем анархическую, хотя нет – две фигуры. Но это совсем к протоанархизму относится в широком смысле слова. Две фигуры: это Франсуа Рабле, который в своём романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» не только описал идеальное общество в виде Телемской обители, то есть возрожденческий монастырь с одним анархическим принципом: «делай, что хочешь». Хотя, как говорят исследователи, это прямая отсылка к августиновскому: «люби, и делай, что хочешь». В принципе производит сильное впечатление, что он современник Томаса Мора, который описывает, как люди в утопическом обществе должны одеваться, спать, во сколько вставать, во сколько ложиться – такая казарменная утопия, где даже рабство присутствует, как мы помним. И тут Рабле с его идеей абсолютной свободы! В этом смысле можно назвать, наверное, его во многих других отношениях таким прото-прото-протоанархистом. Так вот, возвращаясь к вашему вопросу, Рабле, как вы помните, бескомпромиссно осуждает все войны и всю военщину, высмеивает их беспощадно.

А вторая великая фигура Ренессанса, которую, наверное, справедливо назвать протолибералом (но в ту эпоху пути анархизма и либерализма только начинали расходиться) – это Эразм Роттердамский, у которого есть целый ряд работ, специально направленных против любых войн. Он не признавал понятие «хорошая», «правильная» война! Все войны надо осудить, и нет им оправдания! У него есть, например, «Жалоба Мира», знаменитая работа, очень резко антивоенная. Он писал, что «военная служба – школа всех преступлений». (Я часто вспоминаю его пацифистские изречения в День Защитника Отечества.) Эразм осуждал любые войны, любых военных. То есть тема миротворчества, пацифизма, причём выраставшая из его христианства, из его гуманизма; но, повторяю, его, скорее, можно назвать прадедушкой либеральной, а не либертарной идеи. Но вот он был