Читать книгу - "ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны - Фрэнсис Стонор Сондерс"

Вернувшись к гражданской жизни, Брейден провёл следующие несколько лет в борьбе за создание постоянной разведывательной службы. В конце 1950 года Аллен Даллес позвонил ему и попросил стать его помощником в ЦРУ. Брейден согласился. Под кодовым именем Гомер Д. Хоскинс Брейден сначала работал без портфеля, номинально входя в состав УКП Уизнера, но реально взаимодействуя напрямую с Даллесом. Через несколько месяцев он обрёл глубокое понимание пропагандистского наступления коммунистов и ограниченности американского ответа. «Как странно, думал я, наблюдая за этими событиями, что коммунисты, которые боятся вступать куда-либо, кроме коммунистической партии, получают массу союзников в ходе организационных войн, а мы, американцы, присоединяясь ко всем, сидим в одиночестве из-за своего косноязычия»[200].

Уильям Колби (William Colby), будущий директор ЦРУ, пришёл к такому же выводу: «Коммунисты не скрывали своей веры в то, что они называли «организационным оружием»: организуй партию в качестве ключевого войска, но затем организуй и все остальные фронты - женские группы, культурные группы, профсоюзы, крестьянские группы, кооперативы - целый арсенал организаций, так, чтобы можно было включить как можно больше людей в стране в состав этих групп и тем самым подчинить их в общих чертах коммунистическому руководству»[201].

«Если другая сторона может использовать идеи, замаскированные под местные, а не выглядящие как поддерживаемые или стимулируемые Советами, то и мы должны быть в состоянии использовать идеи, замаскированные под местные», - доказывал Брейден[202]. Анализ УКП Уизнера убедил Брейдена в том, что его проектам не хватало концентрации внимания. Один сотрудник ЦРУ описывал это как «кучу оперативного хлама». Брейден вспоминал: «Существовал Отдел международных организаций, но он представлял собой мешанину из мелких заданий и не нёс никакой важной функции. Я подошёл к Элу [Аллену Даллесу] и сказал: «Почему бы нам не объединить эти вещи в одно подразделение». Возможно, Эл как раз и надеялся, что я предложу нечто в этом роде»[203].

Даллес встретил эту мысль с энтузиазмом, но другие сотрудники ЦРУ, считавшие, что тайные операции означали свержение недружественных иностранных лидеров, таких как Хакобо Арбенс (Jacobo Arbenz), пришли в оцепенение. Зарождающееся Управление представляло собой наполовину университетский факультет (его даже называли «кампусом»), наполовину группу полицейских и разбойников. Наряду с курящими трубки выпускниками Йеля здесь были люди, по словам Брейдена, не понимавшие, что война закончилась. Они были опасно упрямыми, и их мышление совпадало с идеями людей типа генерала Макартура, который хотел продолжить Корейскую войну бомбардировками Маньчжурии, или министра военно-морских сил, который в 1950 году призвал мир готовиться к очередному глобальному столкновению. Брейден объяснял: «Я был гораздо больше заинтересован в идеях, на которые направлен огонь коммунистов, чем в раздувании пожара в Гватемале. Я был скорее «интеллектуалом», чем фанатиком»[204].

Начальник отдела Брейдена попытался заблокировать его предложения, заявив, что тот «пересёк черту» - мелочный бюрократический манёвр. За этим последовал «ужасный бой», который Брейден проиграл. Он сразу же отправился в кабинет Даллеса и подал в отставку. Даллес в ярости схватил телефон и позвонил Фрэнку Уизнеру: «Что, чёрт возьми, происходит?». Брейден вспоминал: «Аллен растоптал Уизнера. Он полностью встал на мою сторону, и вот таким образом я организовал Отдел международных организаций (International Organizations Division, IOD - ОМО), подчиняющийся заместителю директора по планированию, которым был Уизнер. Но я не обращал особого внимания на Уизнера и отвечал за свои действия непосредственно перед Алленом. Хотя мне приходилось обходить Фрэнка осторожно, поскольку он являлся моим начальником»[205].

Формирование этого нового подразделения совпало по времени - и его деятельность была санкционирована - с новой директивой Совета национальной безопасности СНБ-68 (NSC-68). Подготовленный в марте 1950 года новым директором Штаба политического планирования Полом Нитце (Policy Planning Staff; Paul Nitze), сменившим Кеннана, документ СНБ-68 стал «высочайшим документальным символом холодной войны» и был основан на положении о существовании мирового коммунистического монолита, руководящий дух которого располагался в Кремле[206]. В директиве сообщалось: «Практические и идеологические соображения... приводят нас к выводу, что у нас нет другого выбора, кроме как продемонстрировать превосходство идеи свободы путём её конструктивного применения». Философ Карл Ясперс незадолго до этого заявил: «Истина тоже нуждается в пропаганде». Директива была мандатом, который давал американским воинам холодной войны полномочия для принятия «конструктивных» мер, чтобы обеспечить торжество истины над обманом. Бюджетные ассигнования, выделенные на СНБ-68, подтвердили важность этой задачи: сумма в 34 миллиона долларов, потраченная на психологическую войну в 1950 году, должна была быть увеличена в четыре раза в течение ближайших двух лет.

Государственный секретарь Эдвард Барретт заявил: «В борьбе за умы людей истина способна стать особенным американским оружием. Она не может быть отдельно взятым оружием, поскольку пропаганда истины сильна только тогда, когда она связана с конкретными действиями и политикой... очень умелая и насыщенная кампания истины также необходима, как и военно-воздушные силы»[207]. Истина, как и весь век, должна была принадлежать Америке. Если обман необходимо использовать для содействия правде, да будет так. Кёстлер назвал это «борьбой с тотальной ложью во имя полуправды».