Читать книгу - "Наши разногласия. К вопросу о роли личности в истории. Основные вопросы марксизма - Георгий Валентинович Плеханов"

что была, в свое время, гроза и на американское производство, «непосильная конкуренция» которого угрожает теперь русскому «частному предпринимателю». Какие же громоотводы придумали американцы? Убедило ли их это в том, что их положение «значительно разнится от положения европейских стран, в момент, когда они начали организовывать национальное производство на основе частного капитала»? Отказались ли они от крупной промышленности? Ничуть не бывало. Наученные горьким опытом, они повторили лишь старую историю охранения своего внутреннего рынка от иностранной конкуренции. «Конгресс был осажден петициями ото всех штатов в пользу покровительственных мер для туземной промышленности», и уже в 1789 году был обнародован тариф, сделавший значительные уступки местным фабрикантам в этом смысле. Тариф 1804 года пошел еще далее в этом направлении, и, наконец, после нескольких колебаний в противную сторону, строго покровительственный тариф 1828 года окончательно обеспечил американских производителей от английской конкуренции[74].

Еще раз, где же те «громадные» рынки, о которых говорит г-н Тихомиров? Я совершенно согласен, что указываемый им ход развития западноевропейского капитализма должен быть признан более «прямым» и наименее «рискованным»: чем рискует «частный предприниматель», имея «перед собой громадные рынки»? Но г-н Тихомиров, со своей стороны, должен согласиться, что этот ход развития «придуман» им или, вернее, его учителем, в интересах доктрины, и не имеет ничего общего с действительной историей Запада. Дело происходило там до такой степени иначе, что Фридрих Лист устанавливает даже особый закон, по которому каждая страна может выступить на поприще борьбы на всемирном рынке, – лишь дав окрепнуть своей промышленности, путем господства на своем внутреннем рынке. По его мнению, «переход каждой нации от дикого состояния к пастушескому и от пастушеского – к земледельческому, равно как и первые шаги земледелия, лучше всего совершаются под влиянием свободной торговли». Затем «переход земледельческих народов в класс земледельческо-мануфактурно-торговых наций мог бы лишь в том случае совершиться при свободе торговли, если бы во всех нациях, призванных к развитию мануфактурной силы, один и тот же жизненный процесс совершался в одно и то же время, если бы нации не ставили друг другу никаких препятствий на пути экономического развития, если бы они не мешали успехам друг друга войной и таможенными системами. Но так как нации, достигшие превосходства в мануфактурах, торговле и мореплавании видели в этих успехах самое действительное средство для приобретения и упрочения политического влияния на другие нации, то они (т. е. передовые нации) и стремились создать такие учреждения, которые были и до сих пор остаются рассчитанными на то, чтобы обеспечить этим нациям монополию в мануфактурах и торговле и воспрепятствовать успехам отсталых народов. Совокупность этих учреждений (запрещение ввоза и пошлины на него, ограничение судоходства, премии за вывоз и т. д.) называется таможенной системой. Под «влиянием более ранних успехов других наций, таможенной системы чужих стран и войн, более отсталые нации оказываются вынужденными искать в самих себе средств для перехода от земледельческого состояния к мануфактурному; они должны ограничить торговлю с передовыми странами, – поскольку она мешает этому переходу, – посредством собственной таможенной системы. Эта последняя оказывается, поэтому, вовсе не выдумкой спекулятивных голов, как это утверждают некоторые, а естественным следствием стремления наций гарантировать прочность своего существования и прогресса или даже своего преобладающего влияния. Но это стремление может быть признано законным и разумным, лишь поскольку оно не мешает экономическому развитию обнаруживающей его нации, а, напротив, способствует ему и не противоречит более высокой цели человечества – будущей всемирной конфедерации»[75].

Так говорил Фридрих Лист, хорошо понимавший интересы современного ему немецкого капитализма и грешивший лишь некоторою высокопарностью в определении будущих, «более высоких целей человечества», которые для буржуазии сводятся не ко «всемирной федерации», а к ожесточенной борьбе на всемирном рынке. Лист не смущался ни обвинением его взглядов в отсталости, ни указанием на невозможность для Германии приобрести сколько-нибудь счастливые шансы будущей борьбы на всемирном рынке. На первое возражение он отвечал, что он вовсе не безусловный противник свободной торговли, так как требует лишь временных для нее ограничений, и притом стоит за нее в пределах германского таможенного союза. На второе возражение он отвечал критикой самой теории рынков или, вернее, условий их завоевания. Он указывал на то обстоятельство, что отсталые страны могут и должны заключать между собою союзы для совместной борьбы против более сильных врагов, что эти отсталые страны должны озаботиться заведением собственных колоний. «Каждая промышленная нация должна стремиться к тому, чтобы вступить в непосредственный обмен со странами жаркого пояса, и если мануфактурные нации второго разряда понимают свои интересы, они должны действовать так, чтобы ни одна нация не приобретала преобладающего влияния в области колониальных владений»[76]. Возможность заведения новых колоний он подтверждал указанием на то, что до сих пор еще огромное число удобных местностей жаркого пояса не утилизировано в этом отношении европейцами.

В то время, когда Лист вел свою агитацию, очень многие сомневались в возможности возникновения в Германии крупной обрабатывающей промышленности. Теперь уже никто в этом не сомневается, а между тем предложенная им программа экономической политики и до сих пор не выполнена окончательно. Лишь теперь поднимается в Германии вопрос о заведении колоний. Действительность превзошла его ожидания. Для упрочения немецкой крупной промышленности достаточно было одной части его программы.

Теперь не только ни один скептик не спрашивает, возможна ли крупная обрабатывающая промышленность в отечестве Листа, но г-ну Тихомирову «указывают», между прочим, «на Германию, где капитализм объединил рабочих» и где «частный предприниматель» имел будто бы перед собою «громадные рынки». До такой степени: забылись первые трудные шаги этой страны на поприще капитализма! А много ли времени прошло с тех пор, как писал Лист? Всего полстолетия, всего в пять раз больше того периода, в течение которого русские бланкисты делают бесплодные усилия для «захвата власти». Чтó, если бы Маркс, Энгельс и их последователи, проникшись тем убеждением, что нужно брать народ, «как он есть», и что немецким коммунистам сороковых годов нужно было, по картинному выражению г-на Тихомирова, «еще только хлопотать о создании класса, во имя которого они хотели действовать», если бы Маркс и Энгельс, говорю я, махнули рукой на «Запад» и решили, что «исходным пунктом» социальной революции в Германии должен быть «захват власти» силами тогдашнего «Союза коммунистов»? Чтó если бы они направили к этой цели всю свою деятельность? Далеко ли была бы теперь немецкая социал-демократия? А ведь вопрос о таком «захвате власти» вовсе не представляет собою исключительной черты русского движения. Он поднимался даже в «Союзе коммунистов» и вызвал разделение его на две фракции: Маркса-Энгельса, с одной стороны, и Виллиха-Шаппера – с другой.

История этого разделения так