Читать книгу - "XX век как жизнь. Воспоминания - Александр Бовин"

Когда появились консультанты, еще сохранялись следы пребывания Сталина. Например, в зале, где проходили многочасовые застолья и заседало политбюро, на потолке над столом темными точками был обозначен эллипс рассеяния. На стол ставили бутылку шампанского. Открывали. Если пробка не долетала до потолка — брак, в сторону бутылку. Если долетала — шла в дело, а на потолке оставалась отметина. Или еще. Стены в том же зале были обшиты деревянными панелями. И по всему периметру на высоте примерно полутора метров дырочки от гвоздей. Сталин любил вырезать картинки из «Огонька» и прибивал их гвоздями к стене. Менял время от времени. Вдоль стены стояли тумбочки с молотками и гвоздями. При нас тумбочки сохранились, но уже без молотков и гвоздей.

В нескольких комнатах были камины. Дровишки в них лежали. Сестра-хозяйка утверждала, что Иосиф Виссарионович лично колол. Идя по пути, указанному XX съездом, дрова мы сожгли.

Недалеко — Волынское-2. В сталинские времена там были маршальские дачи. Потом их снесли и поставили современные дома. Работать было удобно. Хотя атмосферы не хватало.

Иногда нас размещали в Серебряном Бору, реже — в Ново-Огареве. С Брежневым работали в Завидове. Детали — попозже.

С Интернационалом я справился в положенный срок. Андропов проект принял. Показал Суслову и Пономареву. Кряхтя, учел их замечания.

Отправились в Берлин. В делегацию входил академик П. Н. Поспелов. Справились и с его замечаниями. Где-то после Варшавы Андропов спохватился: надо бы Хрущева процитировать. Поспелов — двумя руками. Я промолчал.

Берлин произвел угнетающее впечатление. Весь центр еще в развалинах. Задымленные руины. Вечером — мрачно, темно. Магазины побогаче московских, но не очень. Для гражданина оккупирующей державы зональные границы не существовали. Прошел через «Чек-пойнт Чарли» и первый раз в жизни оказался в капиталистическом мире. Тут все светилось, сверкало, вертелось. И никто не думал о 100-летии Первого интернационала.

Первым на конференции должен выступать Вальтер Ульбрихт, за ним — Андропов. Сижу рядом с Поспеловым в зале. Вдруг получаю записку: «Где цитата?!» Поднимаю голову, вижу физиономию Андропова и понимаю, что цитата должна быть. Прошу товарища из посольства срочно привезти мне пару томов Хрущева. Привозят. Нахожу на выбор две подходящие цитаты, вживляю их в текст и передаю Андропову в президиум.

Вечером получаю заслуженный втык.

Однако история с цитатой продолжалась. Доклад Андропова должен был печататься в «Коммунисте». Я получаю сверку с цитатой, а Хрущев уже в отставке. Конечно, надо было потребовать новую сверку, без Хрущева. Но мелочность взяла верх, и я дал Андропову то, что он говорил. Так сказать, фига в кармане. Андропов полистал сверку, взял карандаш и вычеркнул цитату. Посмотрел на меня:

— Небось умником себя считаешь?

Мне стало стыдно.

На ужине, который наш посол устроил в честь Андропова, были Ростропович с Вишневской. Вполне интеллигентный разговор шел. Помню, Ростропович заметил, что музыканты и дипломаты имеют как минимум одно общее: и те и другие пишут ноты…

После Берлина вернулся на дачу Горького. Там сооружалась какая-то бумага по линии коммунистического движения. Командовал парадом Кусков.

Ближе к середине октября мы почувствовали, что начальство стало терять к нам интерес. Телефоны звонили все реже и реже. А потом и вовсе замолчали. Что-то происходило… Решили выслать разведку. Сейчас уж не помню: то ли Федя Бурлацкий поехал в Москву, то ли Николай Николаевич Иноземцев. Получаем сообщение: «Бьют по верхам!» Едем в Москву.

Уже в Москве узнаем о пленуме ЦК и снятии Хрущева. Вечером 14 октября в цековских коридорах, как всегда, тихо. Только задумчиво прогуливались рослые молодые люди (не зря Семичастный зарплату получает!).

Если говорить по существу, то Хрущева сняли правильно, за дело. XX съезд был вершиной его политического творчества. И не просто вершиной, а одним из Эверестов истории XX века. Но мало кто способен долго пробыть на вершине. Менее чем за десять лет Хрущев исчерпал свой позитивный ресурс. Стал делать глупости (ракеты на Кубе, разделение партии на городскую и деревенскую и т. п.). И стал превращаться в памятник самому себе. Точнее: не мешал другим превращать себя в памятник самому себе.

Беда в том, что Хрущева снимали люди более мелкого калибра. Хрущев мешал им жить спокойно. Хрущев дестабилизировал их. Не систему, но каждого. И поплатился за это.

Но Хрущева не ославили как «врага народа». Он остался жив. Получил пенсию, дачу и государственный кошт. Реформируя партию, страну, Хрущев спас себя и тех, кто пойдет за ним. Домашний арест? Да, его боялись даже снятого. Но тенденция — от захвата власти к демократической смене власти — набирала силу. Что и доказала судьба Горбачева.

— Почему после доклада Суслова не было прений? — спросил я у Андропова.

— А ты не посчитал, сколько членов пленума были назначены уже при Хрущеве? — так ответил Андропов…

Это к вопросу об относительности демократии.

Смена партийного лидера в Советском Союзе вызвала бурную реакцию в братских странах и коммунистическом движении. Мне было поручено обобщить материал. Бумага у меня сохранилась, она датирована 29.Х.64 года. Читать ее сегодня трудно по причине партийно-кондового языка, который часто скрывает проблемы, вместо того чтобы выявлять их. В данном случае суть дела, если убрать дымовую завесу формулировок, можно было бы свести к двум тезисам.

1. На одном полюсе «международного коммунистического и рабочего движения» нажимали на недемократические методы смещения Хрущева и настаивали на подтверждении «линии XX и XXII съездов КПСС».

2. На другом полюсе выражали надежду, что уход Хрущева означает крах «ревизионистского курса КПСС» и ее сближение со сталинистской политикой Мао Цзэдуна.

В обоих случаях новое руководство КПСС — вполне «двух полюсное» по составу и настроениям — не было готово к откровенному разговору. Я понимал это, но все-таки надеялся на то, что в суматохе после пленума мои изыскания дойдут до начальства.

Не дошли.

По каким-то аппаратным соображениям первым читателем был Кусков. Читал внимательно. Реагировал выражением своей и без того выразительной физиономии. А на словах сообщил мне то, что он обычно в пьяном виде говорил Шахназарову: «Стратег ты блестящий, но тактик х…ый».

В общем, не решились расстраивать начальство.

Андропов, которому я все-таки через какое-то время показал свой opus, изрек: «Молодец Кусков!»

Характерный эпизод. Кадар прислал Нине Петровне Хрущевой красивую корзину с очень красивыми (и, думаю, очень вкусными) яблоками. Так, пока перепуганные чиновники решали — передавать или не передавать, яблоки пришли в негодность.

Параллельно с тревогами партийно-государственными в нашей консультантской группе были тревоги свои. Защита Бурлацким докторской диссертации была назначена на 16 октября. Тема, кажется, «Государство и коммунизм» или что-то около. Отпевание диктатуры пролетариата и воспевание общенародного государства. Цитаты Хрущева сплошь и рядом. И вдруг — цитат не стало. Слова остались, фразы есть, но цитат нет. Ибо Хрущев утратил статус цитатопроизводителя.