Читать книгу - "Последняя цивилизация. Политэкономия XXI века - Василий Галин"

Но главную проблему представляет замедление роста мировых цен на энергоносители. Итог влияния этих тенденции на Россию 06.2012 подвел министр экономики А. Белоусов, по словам которого, «экономический рост за счет экспорта нефти уже позади » [532]. Эту данность еще раз подчеркнет в начале 2013 г. президент В. Путин: «Возврат к докризисной модели развития экономики невозможен» [533].

Пример с нефтью наглядно демонстрирует продолжение начавшихся в 1990-х гг. процессов деиндустриализации страны. Критик скажет, что подобные тенденции наблюдаются и в других развитых странах. Да, доля промышленности в них сокращается, но совершенно не в той мере, как в России. На эту данность обращает внимание А. Привалов, научный редактор журнала «Эксперт», в своей реплике «Российская экономика: возврат в темное прошлое» (11.2012): «По абсолютному размеру обрабатывающих отраслей (точнее, по объёму добавленной стоимости в этих отраслях), Россия 17-я в мире — между Турцией и Таиландом. А если считать на душу населения, мы оказываемся уже 55-ми, уступая Японии в 16 раз». При этом «в обновлённой Стратегии-2020, в этом компендиуме российской экономической мысли, на четырехстах с лишним страницах нет ни одного упоминания о государственной промышленной политике» [534].

Деиндустриализация не имела бы столь принципиального значения, если бы одновременно Россия смогла перейти на постиндустриальный уровень развития. Но и этого не произошло. Мало того, ее способность сделать этот многократно обещанный переход вызывает все большие и большие сомнения.

…

Например, Нобелевский лауреат А. Гейм в ответ на приглашение поработать в Сколково заявил, что «не верит в проект российского правительства создать в стране аналог Кремниевой долины» [535]. Не вселяет оптимизма и заявление главы гордости отечественной науки — Роскосмоса В. Поповкина (2012): «Мы станем в ближайшие три-четыре года, если не принять экстренных мер, неконкурентоспособными» [536]. И председателя Научно-технического совета «Роснано», академика РАН М. Алфимова, по словам которого, «Роснано» реализовал уже готовые проекты, к сегодняшнему дню сливки сняты, т. е. глубоко проработанные проекты практически все выбраны [537].

Почему же у нас нет новых проектов? По мнению замминистра экономики А. Клепача (2012 г.), из-за того, что в России «те, кто работает в отраслях, связанных с интеллектом: образованием, наукой… не попадают в средний класс » [538]. Другими словами, так же, как и в индустриальной сфере, в области модернизации конкурентоспособный уровень до последнего времени поддерживался за счет проедания советского наследства и ресурсов будущих поколений.

Очевидно, не случайно, что оценка эффективности научной деятельности на основе количества статей, опубликованных в международных рецензируемых журналах, демонстрирует снижение активности российских ученых.

Количество статей, опубликованных в международных рецензируемых журналах, S&E Indicator [539]

Перспективы диверсификации и либерализации российской экономики наглядно демонстрирует сравнение величины и структуры расходов на НИОКР, т. е. в будущие поколения, в России, с ее основными конкурентами. Согласно данным OECD, Россия имеет не только самые низкие расходы на НИОКР, но и доля расходов на исследования частного капитала в России в среднем в 3–5 раз ниже, чем у основных конкурентов.

Расходы на НИОКР 2009, OECD [540]

Негосударственные инвестиции в НИОКР в США только на 10 % покрываются за счет средств корпораций, 55 % — это средства пенсионных и страховых фондов, прочие — 35 %. В России такая ситуация невозможна. Сумма пенсионных накоплений в России на начало 2012 г. составляла всего 3,5 % ВВП, в то время как в среднем по миру — 75 % ВВП, а в англосаксонских странах, таких как США, Англия, Австралия — 100 % ВВП [541].

…

Однако для России и 3,5 % оказалось слишком много. Проблема в том, что доходность частных пенсионных накоплений за время существования системы составила в среднем всего 7 %, что ниже уровня инфляции — 10 %, в два раза ниже индексации государством страховой части пенсии — 15 % и почти в три раза ниже темпов роста экономики и средней заработной платы. Другими словами, финансовые посредники работают в убыток не только для своих доверителей, но и экономики в целом [542], [543].

В России основные инвестиционные ресурсы принадлежат не населению, а олигархам, заинтересованным не столько в развитии, сколько в сохранении своего status quo. Не случайно более 80 % богатства российским миллиардерам приносят непроизводительные отрасли — недвижимость, строительство, добыча и экспорт сырья. «Ни в одной из прочих развивающихся стран, — отмечает Р. Шарма из Morgan Stanley, — доля этих секторов не превышает 35 %. Даже в Бразилии, в сырьевой экономике примерно с тем же уровнем дохода, что и Россия, доля непроизводительных отраслей в состояниях миллиардеров не превышает 12 %» [544].

…

Отличительной чертой крупного российского бизнеса является его зарубежный характер: по словам главы Экспертного управления президента России К. Юдаевой, весь крупный бизнес «живет» за рубежом. В 2010–2012 гг. 80 % размещений акций компаний РФ прошло за пределами страны, для сравнения у Бразилии — 7 %, у Китая — 8 %, у Индии — 14 % [545]. Более 90 % крупных компаний имеют офшоры, почти треть из них вообще принадлежит офшорам [546]. Не случайно, по оценкам Tax Justice Network за 2012 г., основные инвестиционные ресурсы России находятся за рубежом, их объем только на банковских и инвестиционных счетах составлял почти 40 % ВВП России [547].

Начиная с кризиса 2008 г., экспорт Прямых иностранных инвестиций (ПИИ) из России вырос в среднем почти в 5 раз. Накопленные российские ПИИ за рубежом достигли 20 % ВВП, что в 4 раза выше, чем у Китая. По мнению А. Пахомова, «в связи с этим можно констатировать, что складывается зарубежный сегмент российской экономики». Экспорт ПИИ к вложениям в основные фонды у России составил 17,3 %, что в 9 раз больше, чем у Китая, и даже выше, чем у развитых стран мира. И это при том, что уровень капиталовложений к ВВП в последние десятилетия в Китае составлял порядка 40 и даже 50 %, а в России всего около 20 %. Но такая норма капиталовложений, отмечает А. Пахомов, является недостаточной даже для обеспечения «устойчивой траектории роста» [548].

Если бы этот вывоз капитала действительно был экспортом, то он еще давал бы надежды на возвращение в страну дивидендов от их использования. Однако в большинстве случаев в этом возникают большие сомнения. Так, например, в России ситуация с Net income from abroad зеркально противоположна США, Германии, Японии и т. п.: в России наблюдается не приток , а отток доходов, который с кризиса 2008 г. к 2012 г. вырос почти в 10 раз [549]! Вряд ли можно отнести к экспорту капитала и его отток по «сомнительным операциям», который в последние годы достигает в среднем $30 млрд ежегодно [550]. Эти капиталы большей частью уже не являются российскими, и если и приходят в Россию, то рассматривают ее как поле для свободной охоты, для получения краткосрочных прибылей.