Читать книгу - "До и после политики - Александр Щипков"

О чём никогда не забывают упомянуть биографы поэта Олега Охапкина, родившегося в Ленинграде 12 октября 1944 года и скончавшегося в Петербурге 30 сентября 2008 года? Верующая семья, влияние на будущего поэта бабушкиной подруги – «иоаннитки» (Евдокии Ивановны Горшковой), чем-то похожей на хрестоматийную Арину Родионовну… А ещё пение в хоре Александро-Невской Лавры и наблюдение за монастырским старчеством… Потом, много позднее, неприятности, возникшие из-за тесных связей с православным подпольем, – арест был реален и близок. Наконец, тесное знакомство с психиатрией… Этих фактов достаточно, чтобы нарисовать образ православного отрока в огненной пещи советского режима – юродивого поэта, проводившего жизнь в стихах, молитвах и больничных палатах. Вывод: Охапкин не вполне типичный, но очень яркий пример «внутреннего эмигранта», который спасался от советской действительности в лоне русской православной традиции.

Вот такое жизнеописание. Звучит убедительно, поскольку все сказанное – чистая правда. Но для друзей и читателей Олег Охапкин в первую очередь поэт. Один из лучших поэтов своего времени. Он стоял среди собратьев по цеху особняком, не входил ни в круг «ахматовских сирот», ни в группу Анри Волохонского, ни в группу Владимира Эрля или Виктора Кривулина. Всегда сам по себе, всегда своим путём. Часто говорят о его дружбе с Иосифом Бродским – дружбе «под куполом Смольного собора». И даже называют Охапкина учеником Бродского. Дело было в том, что Охапкин, кем только ни работавший при жизни – кочегаром, рабочим в Эрмитаже, помощником геологов и археологов, – среди прочего возводил строительные леса в Смольном соборе. Там у него бывал Бродский, слушал его стихи и как-то обронил: «Через 20 лет ты получишь Нобелевскую». Эту историю Олег мне рассказывал задолго до того, как сам Бродский стал лауреатом.

И всё же эти свидетельства ничего не объясняют. Мало ли кто к кому ходил и кто с кем дружил в Ленинграде. Кроме того, поэзия Бродского и поэзия Охапкина стилистически разнятся. Скажем, охапкинское пристрастие к державинско-ломоновской одической традиции в меньшей степени присущи его товарищу. А наивный лирический «натурализм» и вовсе не похож на язык Бродского. Тут явно другая, более глубокая связь: не сходство, но родство.

И природа этого родства в том, что и в лице Олега Охапкина, и в лице Иосифа Бродского мы имеем мастеров, сочетавших модерн и традицию. Подобно Бродскому, Охапкин – архаист и новатор в одном лице. Вот та нить, за которую действительно стоит потянуть.

Взять, например, отношение к силлабике. Охапкин был из тех немногих, кто хотел возродить в России силлабическую поэзию, более всего связанную у нас с именем Симеона Полоцкого. Именно с подачи Охапкина Бродский заинтересовался силлабикой (отсюда «К стихам», «Подражание сатирам, сочинённым Кантемиром»). Вот один пример «оживлённой» архаики.

С другой стороны, Охапкин наследует державинско-тютчевской линии. Он был избран первым лауреатом Державинской премии (1995 г.) с мотивировкой «за развитие российской оды». Золотому веку русской поэзии Охапкин наследует через голову Серебряного. И это уже Бронзовый век.

Наконец, Охапкин – автор множества стихов и поэм на религиозную тему. Прекрасное поэтическое переложение евангельской притчи о блудном сыне заканчивается неожиданно: