Читать книгу - "Кто такие русские - Сергей Кара-Мурза"

Этнократия — это власть, господство элиты какого-либо этноса (народа, нации) над другими народами страны.

Поначалу, в Древней Греции, слова демократия и этнократия означали одно и то же — власть народа, племени. Потом этнократия стала означать власть части народа, обладающего особыми этническими признаками, при ущемлении власти представителей иных этносов — племен, родов. Этнократия — всегда неравенство политических прав разных народов, привилегия одних и дискриминация других.

Этнократия может быть жесткой — вплоть до геноцида и этнических чисток или апартеида. Если не говорить об острых кризисах (как в Югославии или Бурунди), то примерами жесткой этнократии были в разные периоды своей истории США, ЮАР, Германия, Англия, не говоря о колониальных империях.

Этнократия — один из видов авторитарной власти и в то же время идеология, которая может присутствовать в любом типе власти вообще. Признанные демократическими режимы нередко следуют принципам этнократии. Политическая система Израиля относится к жестким этнократиям, чуть помягче — Молдавия, Латвия и Эстония. И все же они этнократичнее, чем режимы республик Российской Федерации, которые называют этнократиями.

Для нас это понятие особенно важно потому, что на большой части России разрушение СССР привело не к демократии, а именно к этнократическим режимам. Права этнократии были даны местным элитам уже в годы перестройки как плата за участие в развале СССР («берите суверенитета, сколько проглотите»). Считается признанным фактом, что антисоветская реформа пожертвовала демократией, открыв путь этнократии.

Этнократия — это власть не народа, хотя бы «избранного», а этнической элиты, захватившей власть как бы от имени «своего» народа. Нигде и никогда она не зарождалась «снизу», ее целеустремленно создает элита, используя кризисное состояние общества, чувство национальной ущемленности «своего» этноса. Общая черта этнократий — идеология этнонационализма и идея этнической государственности («Тува — государство тувинцев» и пр.).

Чаще всего власть «своих» князьков и феодалов была тягостнее, чем власть Москвы, что способствовало собиранию земель. Русь очень рано преодолела состояние этнократии — в ней возобладал принцип «служения». Россия расцвела, сумев приглушить или подавить хищность этнократий.

Этнократия служит экономическим интересам элиты: так возникают лозунги, что нефть Татарстана — «достояние татарского народа», газ Ямала — «достояние ненцев». На деле богатства регионов сначала присваиваются местными князьками, а потом перепродаются «олигархам».

Этнократия, чтобы укрепиться, ведет к архаизации власти и управления, возрождает клановость, влияние родоплеменных общностей (тейпов, джузов и др.). Она манипулирует с языком. Так, в Туве государственным признан «язык коренного населения». В Татарстане чиновникам дают надбавку за знание языка «титульной нации». Этнократия создает круговую поруку, заполняя выгодные должности людьми из «своего» народа. Так, в Адыгее, где адыги составляют 20 % населения, они занимают 70 % руководящих постов. В Татарстане до перестройки только 2 % предприятий возглавлялись татарами, а конце 1990-х годов — 65 %. Это ведет к упадку и хозяйства, и культуры.

Этнократия формирует противостояние народов, интересов этноса и личности, ищет не их компромисс, а усиление противоречий. Этнократические режимы заинтересованы в конфликтах и в поддержании напряженности. Ее нередко доводят до открытых форм противостояния — этнофобии. В Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии возникли очаги военных конфликтов населения этих областей с этнократическими властями тех республик, в которых они оказались после развала СССР.

Когда после хаоса 90-х годов наметилось восстановление государственности России, местные этнократии стали лавировать. Попустительствуя радикальным националистическим движения, сами они обретают облик умеренной и сдерживающей силы, «выгодной» федеральному центру и «некоренному» населению «своих» территорий.

Этнократия опирается на этнический национализм и становится врагом формирования российской гражданской нации. Изживание этнократий гораздо сложнее, чем предотвращение их появления. Пока что мы являемся очевидцами явных признаков растущего этнократизма. Нам придется еще долго расхлебывать последствия антинациональной политики Горбачева — Ельцина.

Сложность проблемы в том, что в момент острого кризиса сдвиг к этнонационализму у многих происходит как акт отчаяния. Люди ищут поддержки, спасения от хаоса через сплочение близких людей, и самой понятной и доступной часто оказывается близость этническая. Она воспринимается как близость «по крови». Когда кажется, что страна катится в пропасть и не может защитить тебя, спасение видится в том, чтобы теснее собраться в этническую общность, пусть и небольшую.