Читать книгу - "Перенастройка. Россия против Америки - Игорь Лавровский"

Сталинская Россия с ее властью великих наркомов, великих писателей и прочих ницшеанских сверхчеловеков стала не началом новой эры, а ярким завершением традиции российского самодержавия, доведением его до стадии абсолютизма.

Октябрьская революция не могла быть социалистической в понимании К. Маркса. По Марксу, социализм вырастает из развитого капиталистического общества, достигающего предела своего развития. Для дальнейшего развития требуется обобществление средств производства и общенациональное планирование. Национализация не синоним обобществления. Частный капитал при капитализме обобществляется, не теряя своей частной правовой формы. Это происходит не только путем акционирования капитала, но и путем централизации и кредита и, самое главное, путем развития рыночного обмена. Частный капитал начинает обслуживать общественный оборот.

Если строго следовать Марксу, то революцию в России и последовавшие индустриализацию и коллективизацию следует признать фазами буржуазной революции, так как их результатом стало первоначальное накопление капитала и формирование классов капиталистов и пролетариев. То, что советские капиталисты носили френчи, писали и читали цитатники, не должно вводить в заблуждение. Даже в Англии капиталисты не сразу оказались способны приобрести собственный экипаж. Американские отцы-основатели читали другие цитатники, но их фанатизм был не намного меньшим.

Советские госкапиталисты уничтожали традиционную крестьянскую экономику гораздо быстрее и не менее жестоко, чем это делали их братья по классу в Англии и других европейских странах. Хотя они и не отстреливали крестьян, как американцы индейцев, но и не мешали им умирать от голода.

По организации экономики СССР представлял собой крупнейшую в мире промышленную корпорацию, сросшуюся с государством. Советские идеологи для изображения социализирующейся западной экономики придумали жупел государственно-монополистического капитализма, но им надо было бы взглянуть в зеркало. Ни по степени государственного вмешательства в экономику, ни по уровню ее монополизации ни одна западная страна не могла сравниться с СССР.

Советские идеологи справедливо считали, что конкуренция — удовольствие дорогое и с ней надо бороться. В этом их подход не отличается от взглядов среднего бандита, контролирующего подземный переход, или Джона Рокфеллера, взрывающего нефтепровод конкурирующей фирмы. Хозяин подземного перехода тоже не допустит появления в подконтрольном ему переходе еще одного «лишнего» газетного или аптечного лотка. И будет совершенно прав: неограниченная конкуренция — это риск и снижение прибыли, ее так же необходимо регулировать, как и монополизм.

Конкуренция сохранилась при советском коммунизме только в производстве вооружений, так как там конкурировали с Западом и эту конкуренцию запретить не могли. Благодаря гонке вооружений Советский Союз создал военно-промышленный комплекс (ВПК), конкурентоспособный на мировом рынке, остатки которого сегодня все еще имеют шанс стать двигателями новой русской экономики.

Монополия везде монополия, и она всегда, как правильно учили в Высшей партийной школе, приводит к застою и деградации. Она и привела СССР к застою и деградации. «Корпорация СССР» обанкротилась. Препятствуя появлению новых идей и конкуренции, советская система избавилась от угрозы кризисов перепроизводства, но пала от всеобщего кризиса спроса. Кризисным управляющим, а потом и председателем ликвидационной комиссии был назначен Михаил Горбачев. Под его руководством бастион государственно-монополистического капитализма пал. Социалистическая революция, о необходимости которой так много говорили большевики, совершилась и в России. Началась лихорадочная передача национальной собственности из рук павшего монопольного владельца в руки миллионов людей — от приватизации комнат и квартир до гигантских заводов и месторождений. Экспроприатора экспроприировали.

Сейчас принято говорить о советском периоде и о советской модели экономики как о неудаче. Можно ли говорить о феодализме или о рабовладении как о «неудаче»? Вряд ли. Ни одна социальная система не вечна, она решает свои задачи в тот период, когда она сильна, и уступает свое место другой, возрождаясь вновь в момент кризиса или в другой упаковке. В то же время она никогда и никуда не исчезает, а интегрируется в новую систему. Советский период породил громадную национальную индустрию, которая до сих пор работает и является той базой, на которой можно строить дальше и двигать страну вперед.

Ни о каком «первоначальном накоплении капитала» в 1990-х говорить нет смысла. Российский капитал первоначально был накоплен при царях, затем частично утрачен в годы революции и гражданской войны и снова накоплен при госкапиталисте всех времен и народов — Иосифе Сталине. В 90-х годах произошло лишь вторичное перераспределение национального капитала после банкротства «корпорации СССР», осуществившей потом и кровью это пресловутое первоначальное накопление. «Крах социалистического эксперимента», как его называют европоцентристы, был всего-навсего крахом одной очень крупной государственной монополии. А «социалистический эксперимент» — он давно уже никакой не эксперимент, а доминирующий строй, победивший в мировом масштабе.

Советский абсолютизм и его эрозия

XX век превратил Россию с 80 процентами крестьянского населения в индустриальное общество, где три четверти населения живет в городах. Грандиозность этого сдвига потрясает: ведь речь идет о перемещении 150 миллионов человек и полной перемене ими своих занятий и образа жизни в течение 20–30 лет, т. е. в течение активной деятельности одного поколения. Нашим детям будет трудно представить себе, что это вообще оказалось возможным, как нам трудно представить строительство пирамид без подъемных кранов и бульдозеров.

Следствием и условием перехода от деревенской России к России городской было многократное расширение системы и масштабов администрирования. Царская администрация реально управляла всего 20–30 миллионами сравнительно грамотных подданных. Остальные 120–130 полуграмотных и неграмотных миллионов жили сами по себе в многочисленных деревнях, разбросанных по всей обширной территории империи. Их общение с государством ограничивалось знакомством с волостным писарем. Даже налоги платили не индивидуальные хозяйства, а общины.

Государственно-промышленная машина, взявшая курс на индустриализацию, смогла все эти неисчислимые миллионы переместить, разместить, одеть, обуть, обучить, дать им работу, организовать здравоохранение и социальное обеспечение. Мировая история не знает второго такого примера, когда аналогичная по сложности задача была бы решена в столь сжатые сроки. Китайская экономическая революция происходит в куда более благоприятных условиях отсутствия внешней угрозы, открытых международных рынков, существования таких полувнутренних источников технологии и инвестиций, как Гонконг, Тайвань, диаспора хуацяо. Изменения в Китае, при всей их абсолютной масштабности, захватывают гораздо меньший процент населения, чем индустриализация СССР. Индустриализация США заняла более 100 лет и подпитывалась постоянным притоком денег и грамотных иммигрантов извне. Других подобных примеров больше нет.