Читать книгу - "Битва цивилизаций. Секрет победы - Александр Севастьянов"

Не претендовали на династические браки и первые Романовы, включая царевну Софью. Заведомую беспочвенность подобных притязаний приходилось прикрывать мотивом русской религиозной исключительности, из-за чего все царевны с молодых лет были сурово и несправедливо обречены на монастырское заточение во избежание мезальянса — социального либо (якобы) конфессионального. Непростительное расточительство русского царственного генофонда под припев «зелен виноград»!

Однако позже, когда Россия вернула себе могущество и «европейскость», традицию династических браков немедленно удалось возобновить, начиная с царевича Алексея и царевны Анны, сына и дочери Петра Великого.

Отметим еще одну важнейшую традицию, вполне развитую в домонгольский период, заглохшую в эпоху ига и вновь расцветшую уже в XVI столетии: это наступательные, победоносные войны русских с народами Запада, включая Польшу и Литву. К примеру, в 1076 г. Владимир Мономах совершил успешный поход против немецкого императора Генриха IV. Русские войска с боями прошли Богемию и остановились в Силезии, западнее города Глогау. Позднее, в 1254 г. дружины Даниила Галицкого сражались с немцами в Чехии и Германии за Одером, возле города Оппель. Немало было и русско-польских войн, начиная уже с Владимира Святого.

После татарского нашествия Русь уже не могла так эффективно проводить свой интерес на Западе и, вплоть до Ливонской войны, только теряла от военной агрессии западных соседей, в первую очередь, поляков и литовцев, отчасти шведов и немцев. Своеобразным исключением стало участие в Грюнвальдской битве трех смоленских полков, поставленных в центре союзной обороны и выдержавших главный, самый страшный удар тяжелой конницы Валленрода. Мощь тевтонского ордена не была бы сломлена без этой относительно небольшой, но все решившей русской силы. Не стоит забывать, однако, что Смоленск в те годы входил в т. н. Литовскую Русь и находился в юрисдикции Витовта, а не московских князей.

Эти факты заставляют нас вновь вернуться к разговору о взаимном соотношении культурных уровней России и Европы IX–XIII вв.

В ту далекую пору русским в голову бы не пришло комплексовать перед лицом европейской цивилизации. Ни о каком «догоняющем» характере нашего, и без того передового, развития не могло быть и речи. Характерно, что побывав в Реймсе и Париже, будущей столице мира, королева Франции Анна Ярославна имела основания жаловаться в письмах к отцу: «В какую варварскую страну ты меня отослал. Дома здесь мрачные, церкви — некрасивые, а обычаи ужасны…»^[21]. Такую оценку можно было дать только в сравнении, а сравнивала она, понятное дело, с Киевом, с другими русскими городами.

Анна знала, что писала. Ведь именно ее отец Ярослав заложил в 1037 году «город великий Киев», увеличив его территорию более чем в десять раз и выстроив храм св. Софии по образцу цареградского. Недаром выдающийся католический писатель-хронист Адам Бременский (ум. после 1081) назвал город «соперником Константинополя». Как показали раскопки археологов, «Большой Киев» при Ярославе достиг 400 га и был окружен валом высотой 14–15 м и длиной 3,5 км.

Но и до того Киев был одним из самых больших городов Европы, вызывавшим восхищение современников. К примеру, хронист и епископ города Мерзебурга Титмар (975-1018) указывал, что ко времени смерти Владимира Первого «в этом большом городе, составляющем столицу этого государства, имеется более 400 церквей и 8 рынков, народу же неизвестное множество» (кн. 8, гл. 32). Подсчеты советских ученых позволили уточнить: население города Киева должно было достигать 50–80 тыс. человек. Для сравнения: Париж, один из крупнейших европейских городов, в начале XIII в. имел около 100 тыс. жителей, Страсбург в XIV в. — 20 тыс., Бремен в 1349 г. — 30 тыс., Франкфурт-на-Майне в XIV в. — 8 тыс.

О масшатбах русского градостроительства зачастую приходится судить по летописным рассказам о больших пожарах. Они весьма впечатляют. К примеру, Никоновская летопись утверждает, что в Киеве в пожаре 1017 г. (через два года после смерти Владимира Святославича) погорело «яко до семи сот» церквей, а Лаврентьевская летопись сообщает, что в пожаре 1124 г. их сгорело в городе «близь шести сот». Русские города легко горели, но легко и восстанавливались в своем деревянном обличье.

Вторым после Киева по величине и значению древнерусским городом был Новгород Великий, в котором с 1045 г. до XIX в. сгорело не менее 816 церквей^[22]. Сведения об этих опустошительных пожарах (всего их было более 100) достаточно подробны, что позволило историкам предположить, что в начале XI в. в Новгороде проживало около 5-10 тыс. человек, а в начале XIII в. — 20–30 тыс.

Одним из крупнейших городов Руси первой трети XIII в. был Смоленск. Судя по записи Троицкой летописи под 1230 г., во время мора, продолжавшегося два года, в городе было похоронено 32 тыс. человек, но жизнь в нем не прекратилась, следовательно первоначально население существенно превышало данную цифру.

Крупными по европейским меркам были Ярославль (в пожаре 1221 г. сгорело 17 церквей); Ростов Великий (во время пожара 1211 г. погибло 15 церквей); Владимир-на-Клязьме (в 1186 г. сгорело 32 церкви). Их население, по расчетам, составляло от 10 до 20 тыс. человек.

Всего же в Гардарике-Руси, по данным М.Н. Тихомирова, общая численность городского населения Руси, проживавшего в начале XIII в. в примерно 300 городах, должна была приближаться к полумиллиону^[23]. Что на фоне общего количества проживавших на Руси в то время людей, оценивающегося примерно в 7,75 млн человек^[24], составляет весьма высокий по тем временам процент.

Уже эти скупые цифровые данные помогают понять русского писателя XIII века, не сдержавшего своих чувств, сочиняя предисловие к житию Александра Невского: «О светло светлая и украсно украшена земля Русьская! И многыми красотами удивлена еси: озеры многыми, удивлена еси реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокими, дубравами частыми, польми дивными, зверьми разноличьными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковными и князьями грозными, бояры честными, вельможи многами — всего еси испольнена земля Руськая».

Наряду с природными чудесами, Русь, как видно, удивляла искусством градостроения, архитектуры, изобразительного и прикладного искусства. И впрямь, ни архитектура, ни камнерезное мастерство, ни мозаики и фрески русских людей того времени, судя по уцелевшим образцам, отнюдь не уступали лучшим аналогам романской Европы. Во многом обязанные урокам высокого класса, полученным от Византии, от греческих учителей, русские архитекторы и художники-монументалисты привносили в свои произведения и национальное своеобразие. Особенно в резной белокаменный декор, отразивший стилистику деревянной резьбы, как можно судить по Дмитровскому собору во Владимире или княжеским палатам в Боголюбово. Далеко не всякий европейский собор того времени сравнится с этими шедеврами. Хотя некоторые исследователи доказывают, что западные строители, художники и ремесленники, носители романской стилистики, трудились по найму на Руси, но их воздействие на русскую традицию не было определяющим.