Читать книгу - "После Путина - Константин Долгов"

В общем, в 2007 году Путин окончательно стал «чужим мальчиком» для западных партнёров. Впрочем, то, что «мальчиком» он для них не был никогда, до них начало доходить ещё в 2004-м, а в 2007-м это осознание просто оформилось в полной мере. Отсюда и такая истеричная реакция, которая отмечалась не только у зарубежных политиков, но прежде всего у западной прессы, «независимой» настолько, что она успевает сформулировать желания и мысли правящих групп ещё до того, как они подумают… Впрочем, что я вам рассказываю — это вы можете с лёгкостью наблюдать и сейчас, ведь ничего не изменилось, разве что истерика стала масштабнее за эти годы. А в 2008-м, уже при Путине-премьере, была Грузия. И хотя это, конечно, отдельная тема для отдельной главы, нет ни малейшего сомнения: при всей природной (неисчерпаемой!) дурости Михаила Саакашвили он не полез бы в Осетию к российским миротворцам без соответствующего пинка из Вашингтона. И был этот пинок чуть подзадержавшимся ответом на Мюнхенскую речь и её последствия. Впрочем, пинок ничего не дал партнёрам; наоборот, Путин получил возможность продемонстрировать, что на внешней политике Ельцина, сдающего одного за другим зарубежных союзников, поставлен жирный крест. Именно тогда стало окончательно ясно, что одним из ключевых интересов России, в соответствии с которыми теперь будет строиться её внешняя политика, является постсоветская интеграция. И, в свою очередь, постсоветской дезинтеграции Россия будет противостоять без особых сантиментов.

Значимость постсоветской интеграции для российской внешней политики стала очевидной ещё в тот момент, когда Путин в интервью назвал распад СССР самой большой геополитической катастрофой. На этом заявлении и его эффекте стоит остановиться чуть подробнее. Как известно, Путин не симпатизирует коммунизму, а о Великой Октябрьской социалистической революции неоднократно высказывался в негативном ключе. Не раз и не два Владимир Владимирович присоединялся к осуждению «советского тоталитаризма», «преступлений сталинского режима», одобрительно отзывался о деятелях белого движения, чествовал различных советских диссидентов и давал добро на драпировку Мавзолея во время парадов. Всё это я считаю его главной ошибкой — трагической и грозящей долгосрочными негативными последствиями (об этом — в соответствующей главе). А сейчас подчеркну вот что. Благодаря своему прохладному отношению к советскому коммунизму, Путин никем не воспринимается как идеологический фанатик. И именно поэтому его оценка распада СССР как «геополитической катастрофы» имеет особенную объективную ценность и была очень высоко оценена российскими гражданами. Этим заявлением Путин вернул огромному количеству советских людей (специально не пишу «бывших»: либо и сейчас советский, либо никогда им не был) добрую память об их Родине. Ведь десятилетие унижения России было в первую очередь унижением Советского Союза и памяти о нём. Когда же пусть не антикоммунист, но всё же некоммунистического мышления президент назвал уничтожение СССР катастрофой, он выразил чувства той макрогруппы, которая утратила не только собственную Родину, но и право хранить о ней хорошие воспоминания. Не на ностальгию право, нет, а на память. Своей оценкой распада СССР Путин недвусмысленно показал: я — с вами, дорогие советские граждане, несмотря на осуждение революции и репрессий, несмотря на маскировку Мавзолея и «Ельцин-центр». Я с вами, а не с национал-фашистами, которым непременно нужна пусть скукоженная, без «кавказцев и азиатов», но зато своя Россия, для русских. Я с вами, а не с либералами-предателями, получающими большее удовольствие, чем от унижения России, только от пасквилянства на СССР. Я с вами, а не с западными партнёрами, почитающими СССР империей зла и норовящими уравнять его с гитлеровской Германией.

Не возьмусь определять, сколько процентов народной поддержки добавило Путину это заявление. Но добавило — точно. И заодно стало понятно, что интеграция на постсоветском пространстве со странами СНГ — это не фигура речи и не сиюминутная прихоть, это устойчивая и продуманная идейная позиция. В 2012 году Путин прямо заявил, что интеграция на пространстве СНГ — прежде всего с участием России, Белоруссии и Казахстана — это «сердцевина всей внешней политики России». Запущенные тогда проекты Таможенного союза и Единого экономического пространства, к которым должна была присоединиться и Украина (и если бы присоединилась, не лежала бы сегодня в руинах), стали основными инструментами постсоветской интеграции. И вкупе со всем описанным выше их масштабы помогают понять, почему наиболее значимой, стержневой характеристикой Владимира Путина многие считают именно его внешнюю политику. В ней он выразил себя наиболее полно, и вся его политическая идеология видна во внешней политике максимально ясно. В той самой внешней политике, которую сегодня одобряют почти 90 % россиян и которая после Сирии и Украины окончательно стала главной областью возрождения России как державы мирового уровня.