Читать книгу - "Джугафилия и советский статистический эпос - Дмитрий Орешкин"

То, что электоральные султанаты общим числом 15–20 шт. вот уже 25 лет ведут себя на всех федеральных выборах более-менее одинаково, — тоже эмпирический факт. За редкими и очень характерными исключениями, которые подтверждают общее правило: как в данный момент времени местному султану кажется правильным, так его население общенародно и голосует. Демократия же! Когда султана данный электоральный цикл по каким-то причинам не занимает или он предпочел воздержаться от четкого определения позиции, оставленное без отеческой опеки население показывает примерно те же результаты, что и соседи. И в смысле явки, и в смысле партийных симпатий. Такое, например, случилось в Кемеровской области на выборах в Госдуму 1999 г., когда всесильный губернатор А. Тулеев поссорился с коммунистами, которых прежде поддерживал, и занялся налаживанием отношений с более перспективными группами Путина — Березовского (партия «Единство») и Примакова — Лужкова (блок «Отечество — Вся Россия»). В итоге ясной команды, на кого работать, местная электоральная администрация не получила, и кемеровский султанат показал вполне стандартные для России цифры явки и распределения партийной поддержки. Никакой сверхъестественной активности и сплоченности избирателей — все как у людей.

Позже, когда Тулеев нащупал устраивающее его место в строю региональных начальников, область вернулась к «азиатским» показателям электоральной монолитности. Народ в данном типе политической культуры не то чтобы совсем ни при чем, но занимает третье (если не пятое) место по значимости. Небось не Европа… Хотя, заметим, в Европе тоже есть своя Албания. А за три поколения до того имел место близкий по смыслу электоральный конфуз и с немецким народом… Так что ни о какой социокультурной предопределенности говорить не стоит. А вот о социокультурной предрасположенности — очень даже.

В истории постсоветской России случалось, что региональные султаны ошибались с политическим выбором. Тогда их верный народ ошибался вместе с ними! Вследствие чего потом приходилось поспешно отрабатывать назад и выворачиваться наизнанку — опять вместе с народом. Что тоже зафиксировано в цифрах электоральной статистики. Чуть подробнее историю с флюгерным волеизъявлением некоторых регионов разберем позднее — как яркий пример социокультурных шаблонов «политического Востока». А пока вернемся к референдуму 1991 г. История по-своему поучительная — для лучшего понимания постсоветских очевидностей.

Частный случай Ларисы Кафтан

Политический обозреватель Лариса Кафтан, 9 июня 2011 г. размышляя в «Комсомольской правде» о референдуме-1991 (прошло уже 20 лет), сообщает: «17 марта в СССР прошел предложенный Горбачевым референдум о сохранении СССР. Более 76 % граждан ответили “да”. В России стараниями Ельцина на этот референдум был также вынесен вопрос: “Считаете ли Вы необходимым введение поста Президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием?” Более 52 % идею одобрили». Ну, и далее про разных сомнительных людей, которые привели Ельцина к власти.

Высказывание объединяет в себе типичные черты советской ментальности: невежество, безапелляционность и следующие из них «самоочевидные» выводы.

Во-первых, Ельцин не выносил вопрос о президенте РСФСР «на этот референдум». Он параллельно проводил свой, отдельный. Отличие в том, что референдумы строились на базе разных законов. Которые, в частности, предусматривали разную процедуру подведения итогов.

Во-вторых, отсюда обман с процентами. Закон о референдуме СССР считал решение положительным, если «за» выскажется большинство голосовавших избирателей. Что проще и, вообще говоря, для плебисцитов не очень принято. Закон же о российском референдуме требовал обеспечить большинство от списочного состава избирателей. Что сложнее, зато ближе к традиционному пониманию референдума. Сравнивая 76 % «за СССР» и 52 % «за Ельцина», г-жа Кафтан либо демонстрирует восхитительное непонимание сути дела, либо осознанно морочит читателю голову.

В-третьих, вовсе не 76 % граждан сказали «да» сохранению СССР. Граждане здесь вообще сбоку припека, на самом деле речь об избирателях. К тому же не всех, а лишь тех, кто пришел на участки (вопрос о весьма вероятных приписках в Южной Осетии, Каракалпакии, Таджикистане, Туркмении, Узбекистане и пр. оставляем в стороне). В итоговые списки было внесено 185,6 млн избирателей. За СССР проголосовали 113,5 млн. Итого не свыше 76 %, а 61 % «граждан», даже если понимать их так, как нравится г-же Кафтан, то есть путать с избирателями. Миллионы соотечественников на референдум не пришли, но из-за этого гражданами быть не перестали. Кроме того, гражданами являлись несколько десятков миллионов человек, не достигших 18 лет. Плюс пребывающие в местах лишения свободы, недееспособные и т. д.

Ладно, не будем слишком многого требовать от патриотической журналистики и «КП». Хотя, коли берешься писать о выборах, улавливать разницу между числом зарегистрированных и реально голосующих избирателей пора бы научиться. А то выходит уж совсем по-азиатски: даешь общенародный курултай!

В-четвертых, что это за избирательные списки и какое отношение они имеют к «советскому народу»? Как мы уже знаем, западный фланг Союза (Армения, Грузия, Латвия, Литва, Молдавия, Эстония) референдум бойкотировал. В переводе на язык конкретных действий это значит, что счетных комиссий для референдума эти шесть республик не создавали, списки избирателей не формировали и в Москву не представляли. Следовательно, никто вообще не знает, сколько на 17 марта 1991 г. в СССР было избирателей. Посему толковать про 76 % (да еще граждан!) всего Советского Союза — значит вынимать мякину из своей головы и впихивать ее в голову читателю. С какой точки зрения ни посмотри.

На самом деле корректная (то есть уважительная по отношению к аудитории) формулировка выглядит так. Из внесенных в списки 185,6 млн избирателей, представлявших девять республик центра и юго-востока СССР, на референдум пришли 148,5 млн (голосование в воинских частях и казенных представительствах Центра на территориях республик-диссидентов входит в этот объем малой толикой). Из них за сохранение СССР (с особыми оговорками о государственном суверенитете Украины и Казахстана) проголосовали 113,5 млн. Решение юридически состоятельно, ибо по закону требовалось получить большинство от участвующих в голосовании. Сказать, какой процент избирателей (и тем более граждан!) всего Союза высказался за его сохранение, технически и юридически невозможно. Верховный Совет СССР принял такой удачный закон, что решение было бы положительным, даже если бы на участки пришли 10 млн человек из одного Узбекистана и из них больше половины (с помощью местного административного ресурса) сказали «да». А уж потом пропагандисты объяснили бы народу, что большинство советских граждан в едином порыве… и т. д.

Самое интересное, что Л. Кафтан, кажется, пишет искренне. Для нее очевидно, что Советский Союз был настолько замечательным, единым и неделимым, что за него никак не могло быть менее трех четвертей добрых и честных советских людей. Безотносительно того, где они проживают и какими элитами контролируются. Мы же одна семья! Поэтому, конечно, более 76 % всего народа за. Из этой базовой «очевидности» вытекает набор правдоподобных суждений «с цифрами и фактами в руках». Скажем спасибо Ларисе Кафтан за его выразительную презентацию.