Читать книгу - "Русские вопреки Путину - Константин Крылов"

Где-то, дай бог памяти, году так в восемьдесят восьмом — когда «ускорение» было уже того, а «перестройка» и сестра ее «гласность» еще того-этого — я сидел на кухне у одного старого товарища, попивал дрянное вино и трепался о политике.

В ту пору «русские разговоры» были особенно жаркими, потому как их подогревал «Огонек», исполнявший в те свинцовые годы обязанности «Искры». Товарищ мой был преданнейшим читателем этого издания и горячим поклонником проводившихся в нем идей, сводившихся к тому, что совок — дерьмо, коммунисты — суки, а Солженицын — великий писатель. Я же позволял себе во всем этом сомневаться, что не способствовало взаимопониманию.

И в конце концов товарищу удалось-таки меня уесть.

— Знаешь, почему мы правы? — торжественно возгласил он, исчерпав прочие аргументы.

— Почему же? — ехидно спросил я, не чуя подвоха.

— А вот почему. Представь себе, выйдут на демонстрацию коммуняки — и мы. И вот коммуняки несут свои эти, как их, плакаты со знаменами. Про «больше социализма», про «защитим завоевания», и прочую ихнюю нюйню. А знаешь, с чем мы можем выйти?

Я предложил несколько версий.

— Ну да, — согласился он, — можно и с этим… Но вообще-то будет достаточно одного транспаранта. С одной-единственной надписью: «Дважды два — четыре». И все! И все поймут, кто мы такие и чего хотим. Потому что на нашей стороне арифметика, здравый смысл и законы природы. А на ихней — чучело в Мавзолее, вот! — и он посмотрел на меня, как солдат на вошь.

В том же году вышел сборник «Иного не дано».

1

Любая война начинается с риторики (не обязательно воинственной), продолжается риторическими же средствами и кончается тоже риторикой. Только мир может обойтись без разговоров: отнюдь не случайно в Аристофановой комедии богиня мира молчит. С другой стороны, известная поговорка о пушках и музах имеет второй смысл: музы молчат, когда разговаривают пушки, но пушки-то именно что разговаривают, и довольно громко. Впрочем, музы могут воевать не хуже, а то и лучше крупповских изделий, воспетых Эрном. Причем не надо думать, что «информационная война» — это какое-то новшество: напротив, это первичная, исходная форма войны. Обмен «мессиджами» (начиная от перебранки и кончая «нашептыванием на ухо») обычно предшествует разборкам на кулачках, а то и заменяет эти самые кулачки.

С тех же самых допотопных времен были известны и все основные точки, поворотные пункты любой кампании. Одним из важнейших является захват и удержание стратегической высоты, точнее — территории, именуемой здравым смыслом.

Присвоение себе права говорить от имени «здравого смысла» означает коренной перелом в ходе боевых действий. Если лозунги и утверждения одной из сторон начали ассоциироваться в глазах масс с «очевидностью», а вторая сторона вынуждена «что-то доказывать» — это почти победа. Потому что тот, на кого возложены неудобоносимые бремена «доказательства», рано или поздно под ними сгибается.

Ибо доказательство — тонкая, а значит и хрупкая вещь. А на стороне противника — бронетанковой мощи «дважды два четыре».

2

Интересно, однако, выяснить, что представляет из себя «здравый смысл» (он же «common sense») как мировоззрение.

Прежде всего, нетрудно заметить, что «здравый смысл» заявляет о себе как о естественном, дорефлексивном взгляде на мир. Здравым смыслом обладают «от природы» — все остальное является, с точки зрения здравого смысла, либо «надстройками», либо заморочками. Но в принципе, здравым смыслом обладают все. А если точнее, «все» и есть те, кто им обладает. То есть: «масса», «пипл», «простые люди» определяются именно через него — в качестве носителей «здравого смысла» ^[24].

В общем-то, если мы хотим быть последовательными, то мы должны на этом шаге признать common sense субъектом, «душой», а «массу», «пипл» и все такое прочее — его телами, формами его проявления. Но это увело бы нас слишком далеко в сторону, поэтому просто учтем на будущее, что мы считаем эти вещи неразделимыми, определяющимися друг через друга.

Важно еще подчеркнуть отличие «массы» от «коллектива», «семьи», «нации» и вообще от любых форм сознательного и целесообразного объединения людей в единое целое. Масса — это субъект, но субъект пассивности — что совершенно не равно «пассивному субъекту». Масса существует там, где люди не проявляют себя в качестве людей — и пока они себя в этом качестве не проявляют.

Поэтому масса и «массовость» с ее «здравым смыслом» противостоит не только «личным целям отдельных людей» (это бы еще ладно), но любым целям вообще — в том числе коллективным, клановым, национальным, и каким угодно еще.

3

Здравый смысл охотно и с готовностью признает себя грубоватым и подслеповатым — «куда уж нам до ваших тонкостей». На этом основании он отказывается понимать какие бы то ни было доказательства: он оценивает утверждения иным способом — «чутьем» ^[25]. На первый взгляд кажется, что «чутье» функционирует в режиме «свободной воли», или полного хаоса: «сердцу девы нет закона». Во всяком случае, здравый смысл слишком часто противоречит осознанному пониманию своих интересов: массы легко верят в то, что им попросту невыгодно, а то и гибельно. Взывание к голому интересу — «не делайте этого, вам же хуже будет!» — зачастую не работает (или, хуже того, работает прямо противоположным образом), когда мы имеем дело с common sense. По крайней мере так уже случалось в некоторых исторических ситуациях. «Прше, да шьше» (хуже, да по-другому) — это ведь тоже формула «здравого смысла», полностью применимая к той же «перестройке»: перемен, мы хотим перемен! — при этом «прше» заранее входит в ожидаемое «шьше».