Читать книгу - "Битва цивилизаций. Секрет победы - Александр Севастьянов"

Именно так все и случилось: окончание Первой мировой войны послужило прологом ко Второй; окончание Второй заложило фундамент для Третьей («холодной»); крах СССР не положил конец эпохе глобальных противостояний, как надеялись глупцы, а лишь обозначил смену основных противников, соперничающих за роль глобального лидера, «последнего суверена», за мировое господство.

Глобализация — бесконечный спектакль, в котором все роли неизменны, меняются лишь исполнители.

Но вот что интересно: несмотря на то, что последствия поражения в новейших крупномасштабных войнах носят вполне «горячий» характер, включая колоссальные человеческие потери, сами такие войны стремятся быть «холодными». Главную роль в них все больше играют уже не обычные вооружения (пусть даже высокоточные дистанционные), а новые виды оружия: экономическое, демографическое, информационно-психологическое. И эта тенденция, отчасти тоже предсказанная Трубецким, явно будет преобладать в обозримом будущем. Ведь потери для побежденных и выгоды для победителей в таких, якобы бескровных, войнах нисколько не меньше, а то и больше, чем в обычных, кровавых. Изменились методы войны, но не мотивы, не цели, не результаты.

Пример сказанному — судьба Советского Союза (и всей социалистической системы), на территорию которого не вступил ни один вражеский солдат, не упала ни одна вражеская бомба, а последствия с 1990 года наступили в точности такие же, как при сокрушительном разгроме в обычной, «горячей» войне, включая утрату территорий, разгром армии и экономики, уничтожение миллионов жителей, установление колониального типа хозяйствования, вывоз наиболее ценных ресурсов, в т. ч. людских, и т. д. и т. п.

Произошедшее с СССР заставляет и позволяет заново оценить философский смысл войны как таковой.

Сегодня можно утверждать: Клаузевиц ошибся. Его формулу нужно вывернуть наизнанку. Не политика (читай: дипломатия) определяет содержание международных отношений, выливаясь порой в войны — как бы по необходимости, когда дипломаты не находят компромисса. На деле все обстоит прямо противоположным образом. В паре «война — политика» первая является ведущим, а вторая — ведомым. Мы нисколько не изменились с тех пор как кроманьонец покончил с неандертальцем на территории Европы. Война — первична; именно она, а не дипломатия является истинным образом действия народов, оборачиваясь дипломатией лишь по необходимости, когда стороны не смеют применить вооружения и вынуждены одеть маску миротворца.

Остроумный афоризм Клаузевица должен читаться с точностью до наоборот: «Политика есть продолжение войны другими средствами».

* * *

Исчезнут ли когда-нибудь этнические войны? Войны рас, этносов, наций? Или это вечное и неизбежное сопутствие человека, его своеобразная родовая травма, навсегда остающаяся с ним на бесконечную перспективу? Возможно ли, не переделав самую природу человека, надеяться на вечный мир между народами?

Для ответа на эти вопросы, надо докопаться до глубинных корней, до первопричины всех мыслимых войн, бывших, возможных и воображаемых. До первосущности Войны с большой буквы, войны как таковой. Хотелось бы исследовать и выяснить: не стоит ли за вековечной войной всех со всеми некий подлинный базовый инстинкт?

Такая работа уже проделана за всех и для всех, и проделана гениально. Здесь остается только поделиться с читателем ее изложением.

Обратиться нужно к современной науке этологии, исследующей поведение любых живых организмов. В первую очередь, к трудам ее основателя — замечательного австрийского ученого, нобелевского лауреата Конрада Лоренца (1903–1989), которого заслуженно именуют Дарвином ХХ столетия.

Более полувека Лоренц посвятил сравнительному анализу поведения животных и людей; его фундаментальные работы оказали огромное воздействие не только на биологические, но и на социальные науки, на философию в том числе. Как пишут исследователи его творчества, открытия, сделанные им в сфере биологической природы человека, имеют важное значение в преодолении патологических состояний современного общества и в поисках путей дальнейшего развития человечества. В 1963 году вышла его главная книга «Так называмое зло. К естественной истории агрессии», наконец-то полностью опубликованная и у нас^[3].

Я изложу тезисно наблюдения, выводы и открытия, сделанные им в этой книге (страницы указаны по русскому изданию), применительно к нашей теме.

* * *

Во-первых, люди — «часть вселенной… их поведение тоже подчинено законам природы» (90). Это важнейший постулат этологии, до сих пор вызывающий резкое отторжение у профанов. Ибо «человеку слишком хочется видеть себя центром мироздания, не принадлежащим к остальной природе и противостоящим ей как нечто иное и высшее. Упорствовать в этом заблуждении для многих людей потребность…» (264).

Однако заблуждение есть всего лишь заблуждение. Только проникновение в законы природы, единые для всего живого, позволит нам понять природу человека, расшифровать порой неясные ему самому движущие им мотивы.

Во-вторых, людьми, их поступками, так же как и поступками рыб, птиц, млекопитающих и т. д., управляют не разум или воля (это инструменты, только и всего), не рефлексы или привычки, не воспитание, а врожденные инстинкты. Именно их «концерт» определяет в каждом конкретном случае, что сделает тот или иной человек.

Среди инстинктов Лоренц выделяет четыре главных, базовых, имеющих абсолютный приоритет: это продолжение рода, питание, агрессия и бегство. Нас в дальнейшем будут интересовать два из них: продолжение рода и агрессия. Они связаны между собой непосредственно. При этом агрессию надо понимать как «инстинкт борьбы против собратьев по виду — у животных и человека» (87).

В-третьих. С инстинктом продления рода тесно связан инстинкт защиты территории. Он направлен только на себе подобных. Если индивид не будет защищать свою территорию, если «сдаст» ее собрату по виду, то вывести и вырастить жизнеспособное потомство доведется уже не ему (негде будет укрыть и нечем прокормить своих детей), а именно счастливому собрату. Это «знает» как хозяин территории, так и претендент на нее. На самом деле, конечно, за них это «знает» инстинкт, присущий всему виду в целом. К примеру, каждая рыба, заняв свою экологическую нишу, «заинтересована исключительно в том, чтобы на ее маленьком участке не поселилась другая рыба того же вида» (116).

«Не только рыбы бьются с собратьями по виду… то же происходит у огромного большинства позвоночных» (114).

Следует понимать, замечу в скобках, что условия существования людей в городах сравнимы скорее с существованием рыб в аквариуме, нежели в открытом океане, и скорее с существованием животных в клетке, нежели в диком лесу. Поэтому неудивительно, что инстинкт защиты территории проявляется у людей с сугубым ожесточением.

В-четвертых. Инстинкт в принципе не подлежит моральной оценке. Он не хорош и не плох. Он просто был, есть и будет, поскольку является плодом биллионнолетних эволюций живой материи. Конрад Лоренц не возмущается негостеприимством и ксенофобией коралловых рыбок и не предлагает судить соловьев за экстремизм. Почему? Потому что он убежден: «Внутривидовая агрессия… служит сохранению вида» (113).