Читать книгу - ""Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - Дэвид Хоффман"

***

Осенью 1991 года советская экономика вошла в крутое пике, и Нанн вместе с другими политиками задумался, можно ли приспособить гигантский советский ВПК для решения гражданских задач. Эта идея была известна как «оборонная конверсия», и Горбачёв когда-то возлагал на неё большие надежды: переоборудование танковых заводов, верфей и ракетных конструкторских бюро для выпуска холодильников, стиральных машин и компьютеров. Горбачёв стал всерьёз призывать к конверсии после своей речи в ООН в 1988 году, но перековать мечи на орала оказалось трудно. Армия и система военных предприятий упорно сопротивлялись. Типичной была реакция Александра Саркисова, главного инженера двигателей для истребителей: «Слушайте, на мировом рынке современные истребители в пересчёте на килограмм стоят 2000 долларов, а кастрюли — один доллар». Не было смысла переключаться с истребителей на кастрюли. Некоторые оборонные заводы стали выпускать второсортную гражданскую продукцию, на других производство просто заглохло.^[750]

Горбачёву не хватило времени. К концу 1991 года радикальные реформаторы, собравшиеся вокруг Ельцина, были твёрдо намерены совершить скачок к свободному рынку и уничтожить советское государство. В известной речи, произнесённой 28 октября, Ельцин сказал, что отпустит цены, и пообещал «глубокую конверсию» — закрыть одни оборонные заводы и полностью переориентировать другие на гражданские задачи. Новая рыночная система, только встававшая на ноги, добавила непредсказуемости и без того хаотичной гонке вооружений наоборот. Многие десятилетия разветвлённый военно-промышленный комплекс зависел от государства, жил на субсидии из центра и находился под защитой КПСС. Главы предприятий не беспокоились ни о ценах, ни о рынке, ни об эффективности. Теперь же им приходилось пересматривать всё: не только перестраивать производство для выпуска стиральных машин, но и добиваться успехов в совершенно новой и незнакомой экономической системе, без субсидий и без помощи крёстных отцов из партии. В начале октября ЦРУ выпустило секретный доклад: «Советская оборонная промышленность: перед лицом гибели».^[751]

***

В морозный день в далёкой Перми Уильям Бернс почувствовал дух этой новой реальности, и ничего хорошего это не предвещало. Бернс, генерал-майор в отставке, участвовал в переговорах по контролю над вооружениями, а после был директором управления по контролю над вооружениями и разоружению в госдепе.^[752] В декабре 1991 года Национальная академия наук США отправила его в Россию, чтобы изучить работу советских оборонных заводов и оценить их потенциал с точки зрения конверсии. «Нужно было понять, что это — необратимая трансформация или просто какая-то побочная работа», — вспоминал Бернс.

В числе прочего он осмотрел отживший своё завод в Перми, ранее выпускавший боеприпасы: теперь его менеджмент пытался производить велосипеды. В здании П-образной формы с потолка свешивались маломощные электрические лампы, в цеху было холодно, рабочие были в зимней одежде и перчатках с отрезанными пальцами. Детали велосипедов двигались по конвейеру, на котором прежде собирали 203-миллиметровые артиллерийские снаряды.

Позднее Бернс вспоминал, что у директора завода не было малейшего представления о том, что делать с велосипедами дальше. Он жалобно спросил у Бернса: можно ли их продать в США? Бернсу эти примитивные велосипеды показались очень похожими на тот, что был у него в 1940 году, когда ему было восемь лет. «Он пытался выглядеть как западный бизнесмен, — вспоминал Бернс о директоре, — но не знал нужного языка».

Бернс спросил, какую цену тот установил бы за велосипед. Директор ответил:

— Триста восемьдесят рублей.

— Как вы пришли к этой цене? — поинтересовался Бернс.

— Ну, я рассуждал как капиталист. Я сложил производственные издержки, добавил зарплаты и поделил на число велосипедов. Получилось — триста восемьдесят.

Директор, очень довольный собой, улыбался.

— Ну, а что насчёт инвестиций? — спросил Бернс.

— Инвестиции? Что такое инвестиции?

— А прибыль? Если вы хотите вести дело как капиталист, то прибыль — очень важная штука.

— Как подсчитать прибыль? — спросил директор.^[753]

***

Сергей Попов сидел в своём кабинете в Оболенске. Он был совершенно подавлен. Попов отдал государству много лет и сил, но к 1991 году государственное финансирование сошло на нет. Зарплату учёным задерживали или выдавали натурой — сахаром или яйцами с местной птицефермы. «Биопрепарат» больше не мог оставаться в стороне от экономического коллапса. Правительство сообщило учёным, что нужно переходить к исследованиям гражданского назначения.

Попову ещё повезло — в его лаборатории могли родиться идеи не только насчёт биологического оружия. Но он знал многих других учёных, которые на это были не способны. «Это было просто невозможно, если вы занимались оружием на основе сибирской язвы или чумы, — вспоминал он. — Какую практическую цель тут можно было предложить?» Попов вступил в кооператив — одно из новаторских небольших предприятий, появившихся благодаря реформам Горбачёва. Попов и его коллеги разработали микробный порошок для ветеринарных целей. Вместо выращивания чумы и других микробов они стали культивировать кишечные бактерии и продавали их как добавку к корму для скота и цыплят. Они тут же заработали деньги, поскольку оборудованием и материалами пользовались бесплатно. Попов также создал новую разновидность интерферона, усиливающего ответ иммунной системы на вирусную инфекцию. «Мы обнаружили, что это хорошая добавка к корму для цыплят, потому что они сильно страдали от вирусных инфекций», — говорил он. Они даже могли распространить раствор в виде аэрозоля и опылять целые птицефермы — так же, как планировалось поступить с биологическим оружием. Попов подал заявку на патент.

Военные разработки в лабораториях оказались в некоей серой зоне. Они не были официально остановлены, но, пытаясь выжить, учёные уделяли им меньше времени. По словам Попова, теперь он был «практически полностью сосредоточен» на том, чтобы сводить концы с концами: «Мы всё ещё действовали в условиях серьёзных ограничений. Мы не могли никому рассказывать о том, чем занимались прежде. Мы не могли раскрывать наши секреты. Но общая ситуация была такова, что никому больше не было до этого особого дела». Попов и его жена выращивали овощи, собирали в лесу грибы. Однажды зимой волки напали на кроликов, которых держали в лаборатории для экспериментов. Волки не стали есть кроликов, а загрызли их для забавы. Это была ужасная сцена: повсюду брызги крови. Попов собрал тушки, освежевал их и положил в морозилку.