Читать книгу - "Катынь. Ложь, ставшая историей - Иван Чигирин"

И в этот момент она поняла, что Катынь — дело, целиком сфабрикованное немцами».

Были и ещё уцелевшие. Владислав Швед пишет:

«Достаточно напомнить судьбу выдающегося польского юриста, профессора, подпоручика Ремигиуша Бежанека, числившегося в списках катынских жертв под № 1105, но прожившего в Польше после войны долгую и счастливую жизнь. Немцы в Катыни „опознали“ трупы и других вернувшихся после окончания войны в Польше людей…»[151]

Некоторые данные приведены в интервью с подполковником в отставке Борисом Тартаковским, бывшим офицером Войска Польского (того, которое формировалось в СССР). В 1991 году он написал письмо в редакцию «Военно-исторического журнала». Сотрудник журнала с ним встретился, и вот что рассказал Тартаковский:

«В Люблине к нам пришло пополнение, состоявшее из польских граждан. Среди прибывших были два сержанта — польские евреи. Один из них — Векслер, фамилии второго, к сожалению, не помню. Из беседы с ними узнал, что они находились в 1940–1941 гг. в советском лагере для военнопленных, расположенном в Козьих Горах, в так называемом Катынском лагере. Сержанты рассказали: когда немцы подходили к Смоленску, начальник лагеря приказал эвакуировать всех военнопленных. Железной дорогой этого сделать не смогли, то ли вагонов не хватало, то ли по какой другой причине. Тогда начальник лагеря приказал идти пешком, но поляки отказались. Среди военнопленных начался бунт. Правда, не совсем бунт, но поляки оказали охране сопротивление. Немцы уже подходили к лагерю, были слышны автоматные очереди. И в этот момент охрана лагеря и ещё несколько человек, в основном польские коммунисты, сочувствующие им и ещё те люди, которые считали, что от немцев им ничего хорошего ждать не приходится, в том числе и эти сержанты, ушли из лагеря»[152].

История опять же на первый взгляд странная — неужели охрана лагеря не могла справиться с заключёнными? Но только на первый. Давайте представим себе, как это было. Начальник в Смоленске, выбивает вагоны, лагерем управляет его заместитель. Немцы прорвались, уже слышна стрельба, ясно, что надо срочно уходить — и тут заключённые объявляют «сидячую забастовку», да ещё и баррикадируют, например, двери бараков. Что с ними делать — совершенно непонятно, их раз в десять больше, чем конвоя, инструкций никаких нет, приказов тоже, а за расстрел без приказа товарищ Берия поступит так, что мало не покажется. Да и времени уже нет, немцы, если застанут, не пощадят. Ну и что здесь невероятного, если охранники плюнули и ушли, прихватив с собой тех заключённых, кто не ждал от немцев ничего хорошего? Евреев да коммунистов, кого же ещё… Тот, кто был в лагере главным, вполне мог распорядиться бросить заключённых, что бы ему ни грозило: в этом случае он один пострадает, если же охрана останется — убьют всех.

Тот же Борис Тартаковский, рассказывает ещё об одном своём соприкосновении с «катынским делом».

«После освобождения Смоленщины в Катынь направилась комиссия под руководством академика Бурденко… Неверно утверждение о том, будто в состав комиссии не были включены польские граждане. Были, в том числе и жители Люблина. Для этих целей предоставлял машины первый автомобильный полк Войска Польского, в котором я тогда служил. Вместе с комиссией в Катынь выезжало и несколько наших шофёров.

После наша часть была расквартирована в городе Гродзиск-Мазовецки. Хозяйкой моей квартиры была вдова польского офицера, сидевшего в Катынском лагере. Так вот эта женщина показывала мне письмо от мужа из Катыни, датированное сентябрём 1941 года. Однажды мы пригласили пани Катажину в нашу часть, где она рассказала о судьбе своего супруга. А вскоре к ней домой пришли двое неизвестных мужчин и забрали это письмо. Кто были эти незнакомцы? С уверенностью сказать трудно. Однако можно сделать некоторые предположения. Дело в том, что в раздувании катынской трагедии принимала активное участие Армия Крайова, подчинявшаяся Польскому эмигрантскому правительству в Лондоне. Правда, с доказательствами у них было туго. Так, постоянно менялись цифры относительно числа жертв Катыни — от двенадцати тысяч человек до четырёх тысяч. Такие колебания стали возможны из-за того, что в списки погибших включались фамилии тех польских офицеров, которые погибли в других местах, а то и просто пропали без вести. Показательное с этой точки зрения событие произошло в городе Урсус, когда там находилась наша часть. В соседний дом вернулся майор Войска Польского, фамилия которого значилась в списках офицеров, расстрелянных в Катыни»[153].

Думаем, что если бы господа поляки (но только после окончательного отказа в компенсациях) взяли на себя труд разыскать родственников всех поимёнованных в катынских списках, они узнали бы много интересного. Вот только оно им надо? Они ведь наследники не «армии Людовой», а «Армии Крайовой», польского эмигрантского правительства…

Свидетели защиты. По разного рода публикациям рассыпаны мелкие свидетельства — их не один десяток. Они сводятся к одному: люди встречались либо с теми, кто был в лагерях под Смоленском, либо с теми, кто знал об этих лагерях.

Вот ещё несколько цитат из той же книги Деко:

«В 1945 году молодой норвежец Карл Иоссен заявил полиции в Осло, что Катынь — „самое удачное дело немецкой пропаганды во время войны“. В лагере Заксенхаузен Йоссен трудился вместе с другими заключёнными над поддельными польскими документами, старыми фотографиями…»

«…В 1958 году в Варшаве, во время процесса над Кохом, одним из нацистских палачей, орудовавших в Польше, берлинский булочник Пауль Бредоу под присягой заявил следующее: осенью 1941 года он служил под Смоленском, в составе войск связи вермахта. „Я видел своими глазами, как польские офицеры тянули телефонный кабель между Смоленском и Катынью. Когда потом объявили, что открыто Катынское захоронение, я находился там же и присутствовал при эксгумации. Конечно, я сразу узнал униформу, в которую были одеты польские офицеры осенью 1941 года“».

Что здесь важно — так это телефонный кабель. В одной из прошлых глав мы предположили, что гитлеровцы использовали захваченных поляков на работах по прокладке связи — и вдруг такое подтверждение…

Вот ещё — из воспоминаний француза Рене Кульмо, побывавшего в немецких концлагерях:

«В сентябре 1941 года в Шталаге II D нам объявили о приезде шести тысяч поляков. Их ждали, но прибыло только триста. Все в ужасном состоянии, с Запада. Поляки вначале были как во сне, они не говорили, но постепенно стали отходить. Помню одного капитана, Винзенского. Я немного понимал по-польски, а он по-французски. Он рассказал, что фрицы там, на Востоке, совершили чудовищное преступление. Почти все их друзья, в основном офицеры, были убиты. Винзенский и другие говорили, что СС уничтожили почти всю польскую элиту».