Читать книгу - "Сталин и женщины - Дмитрий Верхотуров"

Проститутки сами по себе были сложной средой для политработы и перевоспитания, но дело крайне осложнялось тем, что у советской власти не было достаточно возможностей для оказания материальной помощи, не было возможностей для трудоустройства проституток. В годы Гражданской войны женщины сами стремились найти любую работу, поскольку так было проще получить продовольственные карточки и паек. С.Е. Гальперин даже утверждал, что в это время проституции почти не было, что, вероятно, не совсем точно. Но после завершения Гражданской войны борьбе с проституцией опрокидывающий удар нанесла демобилизация. С 1921 по 1924 год было демобилизовано 4 млн мужчин^[42]. В это же время начался НЭП и переход государственных предприятий к хозрасчету. Фабрики и заводы устремились сокращать штаты, сильно раздувшиеся во время войны, этого от них требовало высшее хозяйственное руководство республики, и вместо увольняемых женщин старались набирать мужчин как более ценных работников. О скорости и масштабах этого процесса говорит только то, что доля женщин среди рабочих на производстве в 1918 году составляла 47,5 %, а к 1924 году она упала до 27,5 %^[43]. Точной статистики, сколько именно женщин потеряли работу в это время, вряд ли велось, но понятно, что переход к НЭПу обернулся настоящим локаутом для женщин. Работу потеряли большинство работниц, а остальным удалось удержаться на неквалифицированной, низкооплачиваемой работе. Вопрос о средствах к существованию для них встал ребром.

Снова возникла массовая женская безработица, и снова широко распространилась проституция. Проституток в Петрограде стало больше, чем до революции. В 1910 году их было 25,1 тысячи, а в 1922 году – 32 тысячи^[44]. Аналогичное положение было и в других городах. Например, в Перми в 1924 году было 128 профессиональных проституток, тогда как до революции во всей Пермской губернии их было 74. В Оренбурге только в 1923 году было раскрыто и ликвидировано 58 притонов, вчетверо больше, чем до революции^[45]. Отмечалось также распространение проституции среди женщин, работавших в советских учреждениях. Борьбу с проституцией пришлось фактически начинать заново.

В этих крайне тяжелых условиях и в быстро свершившемся поражении большевиков в борьбе с проституцией идеи Александры Коллонтай скорее всего были направлены на то, чтобы попытаться если не уничтожить, то хотя бы ослабить проституцию не со стороны «предложения», а со стороны «спроса». В городах среди промышленного пролетариата поход к проститутке был одним из наиболее распространенных способов удовлетворения сексуальных потребностей для мужчин. Коллонтай, очевидно, полагала, что свободная любовь, создающая хоть и часто сменяемые, но все же довольно длительные пары, может сократить эти походы к проституткам и стать своего рода барьером для распространения венерических заболеваний. Во всяком случае, Коллонтай считала: «Там, где есть страсть, влечение – там кончается проституция…»^[46]

Впрочем, как можно судить из речей Александры Коллонтай, ее противопоставление свободной любви и проституции строилось на таких аргументах. Во-первых, она исходила из очень широкого определения проституции: «Проститутки, с нашей точки зрения, это все женщины, которые продают свои ласки, свое тело во временное или в постоянное, длительное обладание мужчине за материальные блага, за хорошую пищу, одежду, украшения и за право, продавая себя мужчине, не заниматься трудом, не обременять себя работой»^[47]. С этой точки зрения вступление в брак по расчету со стороны женщины также считалось проституцией. Во-вторых, Коллонтай считала проституток «трудовыми дезертирами», попросту уклоняющимися от участия в производительном труде. В-третьих, саму проблему проституции она рассматривала с точки зрения интересов трудового коллектива, взятого в самом широком смысле, как коллектива всех трудящихся РСФСР. Этому посвящен один из самых ярких моментов ее речи против проституции: «Свобода общения между полами не противоречит идеологии коммунизма. Интересы коллектива трудового не затрагиваются тем, что брак носит краткосрочный или длительный характер, что в основу его положены любовь, страсть или даже преходящее физическое влечение. Неприемлемой, вредной для коллектива является лишь материальная сделка между полами, в форме ли проституции, в образе законного брака, подмены свободного общения полов на почве взаимного влечения грубо-материальным учетом выгоды от этого общения»^[48]. Таким образом, Александра Коллонтай считала, что к отношениям между полами не должно примешиваться никакого материального расчета или выгоды. Если бы этого можно было достичь, то проституция быстро исчезла вместе со всеми негативными ее сторонами, в частности, с распространением венерических заболеваний, поскольку мужчины и женщины должны следить за своим здоровьем.

Однако эта прекрасная теория оказалась малопригодной на практике в суровых условиях послереволюционных лет. Хотя некий эффект, конечно, имел место. По данным С.Е. Гальперина, произошло перераспределение источников заражения венерическими болезнями. В 1918 году большая часть случаев заражения сифилисом приходилась на проституток (53 %) и на случайных женщин (31 %), тогда как знакомые женщины заражали мужчин в 14 % случаев. В 1924 году первые две категории сократились до 32 % и 23 % соответственно, но зато доля заразившихся от знакомых женщин выросла до 34 %^[49]. По статистическим данным, собранным в Московской губернии, заболеваемость сифилисом после революции почти не отличалась от дореволюционной. В 1902 году было два случая заболеваний на 1000 человек в год, в 1924 году – 1,8 случая на 1000 человек в год^[50]. Свобода любви просто перераспределила источники заражения венерическими болезнями и сифилисом, что было весьма сомнительным результатом.