Читать книгу - "Доктрина шока - Наоми Кляйн"

Когда все эти иностранные корпорации прибыли в страну, 200 государственных предприятий Ирака практически не работали из-за постоянных перебоев подачи электроэнергии. Когда-то промышленность Ирака была одной из самых продуманных в регионе; теперь же его крупнейшие фирмы не могли стать даже подрядчиками субподрядчиков в работах по восстановлению собственной страны. Иракские фирмы могли бы поучаствовать в этой золотой лихорадке, если бы получили аварийные генераторы и смогли устранить важнейшие поломки, что было вполне реально, учитывая скорость, с которой Halliburton строила военные базы, похожие на пригороды Среднего Запада США.

Мохамад Тофик сказал мне на встрече в Министерстве промышленности, что постоянно посылал просьбы о генераторах, указывая на то, что 17 государственных цементных заводов находятся в идеальном состоянии: они могли бы поставлять строительные материалы для реконструкции, а одновременно это дало бы работу десяткам тысяч иракцев. Но местные фабрики так ничего и не получили — ни контрактов, ни генераторов, ни помощи. Американские компании предпочитали и закупать цемент, и искать рабочую силу за границей, что обходилось в 10 раз дороже. Один из экономических указов Бремера прямо запрещал иракскому центральному банку финансировать государственные предприятия (этот факт стал известен лишь через несколько лет). Как считает Тофик, бойкот иракской промышленности имел под собой не практические, а идеологические основания. Он сказал мне, что среди людей, принимавших тогда решения, ни один не верил в государственный сектор.

Частные иракские фирмы закрывались одна за другой, неспособные сопротивляться потоку иностранных товаров, и сотрудники Бремера смотрели на это совершенно спокойно. На встрече с иракскими бизнесменами один из заместителей Бремера Майкл Флейшер подтвердил, что многие предприятия не смогут конкурировать с иностранными компаниями, но в этом и заключается красота свободного рынка. «Затопит ли вашу страну иностранный бизнес? — задал он риторический вопрос. — Ответ зависит от вас самих. Только самые лучшие из вас выживут». Это напоминало слова Егора Гайдара, который говорил о мелком бизнесе, разрушенном шоковой терапией: «Ну и что? Тот, кто умирает, заслужил свою смерть».

Как известно, план Буша — антимаршалловский план — не осуществился по всем пунктам. Иракцы не увидели в корпоративной реконструкции ничего хорошего, большинство из них восприняли это как завуалированный грабеж; американские корпорации никого не изумили скоростью и эффективностью своей работы, вместо этого, как сказал один иракский инженер, они превратили слово «восстановление» в «шутку, над которой никто не смеется». И каждый такой промах усиливал народное недовольство, на что победители Саддама отвечали репрессивными мерами, и в итоге это породило порочный круг насилия, сделавший жизнь в Ираке адом. Одно из самых авторитетных исследований показало, что, по данным на июль 2006 года, война в Ираке унесла жизни 655 тысяч иракцев, которые бы остались живы, если бы не было вторжения и оккупации.

В ноябре 2006 года Ральф Питерс, бывший офицер армии США, писал в газете USA Today, что «мы дали иракцам уникальный шанс построить законную демократию», но они «предпочли сохранить свою ненависть, религиозное насилие, этнический фанатизм и культуру коррупции. Кажется, циники были правы: арабские общества неспособны поддерживать демократию, как мы ее понимаем. А люди имеют такое правительство, которое заслужили... Насилие, из-за которого улицы Багдада покрыты кровью, отражает не только некомпетентность правительства Ирака, но и полную неспособность арабского мира стремиться к более человечной жизни. Мы наблюдаем распад цивилизации». Хотя Питерс говорит достаточно резко, многие западные наблюдатели делают примерно такой же вывод: во всем виноват Ирак.

Но сектантство и религиозный экстремизм, воцарившиеся в Ираке, невозможно отделить от вторжения и оккупации. Хотя эти тенденции присутствовали и до начала войны, они были значительно слабее, пока Ирак не превратился в американскую лабораторию шоковой терапии. Заслуживает внимания тот факт, что в феврале 2004 года, через 11 месяцев после начала войны, опросы, проведенные Оксфордским университетом, показали, что большинство иракцев желали иметь светское правительство: лишь 21 процент опрошенных высказался в пользу исламского государства и только 14 процентов отдавали предпочтение «религиозным политикам». Шесть месяцев спустя, когда наступил новый и более жестокий этап оккупации, уже 70 процентов иракцев отдавали предпочтение исламским законам как основанию государства. В течение первого года оккупации практически никто не отмечал инцидентов насилия со стороны сектантских групп. Первое событие такого рода — взрывы в мечети шиитов в день Ашура — произошло в марте 2004 года, через год после вторжения. Нет сомнения в том, что оккупация значительно углубила религиозную ненависть в Ираке.

Фактически все эти демоны, которые сегодня терзают Ирак: всеобщая коррупция, насилие сектантов, расцвет религиозного фундаментализма и «батальоны смерти», — набирали силу с каждым новым шагом плана Буша, противоположного плану Маршалла. После свержения Саддама Хусейна Ирак крайне нуждался в восстановлении и новом воссоединении, и страна этого заслужила, однако подобную работу могли выполнить только сами иракцы. Вместо этого в самый критический момент страну превратили в лабораторию дикого капитализма, который стравливал людей и отдельные группы между собой, упразднил сотни тысяч рабочих мест и лишил многих людей заработка и вместо справедливости принес безнаказанность иностранных захватчиков.

Как некомпетентность и кумовство в Белом доме, так и религиозный фанатизм и племенная структура в Ираке не являются подлинными причинами теперешнего бедственного положения. Эта катастрофа отражает суть капитализма, это кошмар ничем не связанной алчности на фоне войны. Фиаско Ирака прямо связано с точным и последовательным применением идеологии чикагской школы в ее чистом виде. Из этого можно сделать вывод, что между гражданской войной и корпоративистским проектом, составлявшим самую суть вторжения в Ирак, существует взаимосвязь, которую пока еще трудно оценить в полной мере. Это идеологический бумеранг, вернувшийся к тем, кто его бросил, или идеологическая «отдача».

Самый явный случай «отдачи» был спровоцирован первым значимым указом Бремера, в результате которого потеряли работу полмиллиона государственных служащих, преимущественно солдат, но также врачей, медсестер, учителей и инженеров. Так называемая «дебаасификация» была направлена на то, чтобы очистить государственный аппарат от приверженцев Саддама. Нет сомнений, что это — благородный мотив, однако остается загадкой, почему увольнение было столь массовым или почему это так сильно ударило по государственному сектору, в результате чего были наказаны простые работники, а не высокопоставленные чиновники.

Эта чистка напоминала атаки на государственный сектор, которые сопровождали шоковую терапию с того момента, как Милтон Фридман посоветовал Пиночету сократить государственные расходы на 25 процентов. Бремер не скрывал своей нелюбви к «сталинистской экономике», имея в виду государственные компании и огромные министерства Ирака, и без уважения относился к накопленному за долгие годы опыту инженеров, врачей, электриков и строителей дорог Ирака. Бремер понимал, что люди будут недовольны потерей работы, но, как недвусмысленно свидетельствуют его мемуары, не задумывался о том, что внезапное устранение иракских профессионалов не позволит функционировать иракскому государству и что это помешает самому Бремеру осуществить свои замыслы. Эта слепота не связана с плохим отношением к Саддаму, но она прямо связана с энтузиазмом относительно свободного рынка. Лишь такой человек, как Бремер, для которого правительство является только бременем, а работники государственного сектора — лишними людьми, мог проводить такую политику.