Читать книгу - "Освенцим. Нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса" - Лоуренс Рис"

Однако при существующем положении дел нацисты не видели иного выхода, кроме как загнать всех польских евреев в гетто. Это было не только практической мерой, призванной освободить больше жилья (хотя в марте 1940 года Гитлер и заявил, что «решение еврейского вопроса – это вопрос жизненного пространства»)25; это было решение, продиктованное животной ненавистью и страхом перед евреями – чувствами, которыми нацизм был пропитан насквозь. Нацисты считали, что в идеале евреев надо просто заставить «убраться подальше», но так как на тот момент это было невозможно, то их необходимо было изолировать от всех остальных: поскольку, как считали нацисты, евреи, особенно восточноевропейские, были носителями всяческих болезней. Сильнейшее физическое отвращение нацистов к польским евреям Эстер Френкель26, еврейская девочка-подросток из Лодзи, ощутила с самого начала: «Мы привыкли к антисемитизму…, но польский антисемитизм был больше, скажем так, финансовым. Антисемитизм же нацистов был другим: “Почему вы вообще существуете? Вас вообще не должно быть! Вы должны вообще исчезнуть!”»

В феврале 1940 года, в то время как депортация поляков в Генерал-губернаторство шла полным ходом, было объявлено, что все евреи Лодзи должны «переместиться» в район города, отведенный под гетто. Вначале такие гетто планировались лишь как временная мера, место для заключения евреев перед тем, как депортировать их куда-нибудь. В апреле 1940 года Лодзинское гетто было взято под охрану и евреям было запрещено покидать его территорию без разрешения немецких властей. В том же месяце главное управление имперской безопасности объявило о прекращении депортации евреев в Генерал-губернаторство. Ганс Франк, в прошлом личный адвокат Гитлера, а теперь руководитель Генерал-губернаторства, уже на протяжении многих месяцев активно выступал за прекращение всех видов «незаконной» принудительной эмиграции, поскольку ситуация полностью вышла из-под контроля. Как несколько позже свидетельствовал доктор Фритц Арлт27, глава отдела по вопросам населения в Генерал-губернаторстве: «Людей выбрасывали из поездов на рынке, на вокзале или еще где-нибудь, и никому не было до них никакого дела… Нам позвонил руководитель одного из районов: “Я не знаю, что мне делать. Снова прибыло столько-то и столько-то сотен людей. У меня нет для них ни крова, ни еды. У меня нет вообще ничего”». Франк, недруг Гиммлера, пожаловался Герману Герингу (который интересовался Польшей, так как был ответственным за выполнение четырехлетнего экономического плана) на политику депортаций и на то, что Генерал-губернаторство превратили в «расовую свалку». В результате между Гиммлером и Франком было заключено довольно неустойчивое перемирие, при котором они «будут вместе договариваться о процедурах будущей эвакуации».

Все эти проблемы Гиммлер и попытался передать в своем меморандуме в мае 1940 года. Пытаясь найти решение в сложившейся ситуации, он намеревался усилить разделение Польши на немецкую и не немецкую части и четко определиться, как следует обращаться с поляками и евреями. Излагая свою расовую программу, Гиммлер писал, что хотел бы превратить поляков в нацию необразованных рабов, и что Генерал-губернаторство должно стать домом для «рабочего класса, лишенного каких-либо лидеров»28. «Ненемецкое население восточных территорий не должно получать образования выше начальной школы, – писал Гиммлер. – Целью такой начальной школы будет: научить их считать максимум до 500, написать свое имя и понимать, что это Божья заповедь – повиноваться немцам, быть честными, трудолюбивыми и хорошо себя вести. Обучение чтению считаю излишним».

Вместе с этой политикой превращения поляков в безграмотных рабов начались активные попытки «разобраться, у кого благородная арийская кровь, а у кого никчемная, неарийская». Польские дети в возрасте от шести до десяти лет подвергались медицинскому осмотру – и тех, кого по результату осмотра считали расово достойными, просто забирали у родителей и отправляли на воспитание в Германию. Больше они никогда не видели своих биологических родителей. Нацистская политика кражи детей в Польше не так широко известна, как уничтожение евреев. Однако она была частью той же системы мышления. Она показывает, насколько серьезно такие люди как Гиммлер верили в то, что ценность человека определяется его расовым происхождением. То, что маленьких поляков забирали у родителей, не было для Гиммлера чем-то из ряда вон выходящим, как это может показаться в наше время – нет, это было существенной частью его извращенного мировоззрения. С его точки зрения, если бы этих детей оставили в Польше, то поляки «смогли бы обрести класс лидеров из таких вот людей, обладающих хорошей кровью».

Знаменательно, что Гиммлер писал об этих детях: «Каким бы жестоким и трагичным ни был каждый индивидуальный случай, но если отвергнуть большевистский метод физического уничтожения какого-то народа как невозможный и принципиально не-немецкий, то наш метод является самым лучшим и самым мягким». Хотя Гиммлер пишет это в прямой связи с изъятием польских детей, ясно, что, поскольку он заявляет, что «физическое уничтожение какого-то народа» является «принципиально не-немецким», очевидно, что так он распространяет это предостережение и на другие «народы» – включая, конечно, евреев. Подтверждение такой интерпретации слов Гиммлера можно увидеть в заявлении, сделанном Гейдрихом летом 1940 года, уже непосредственно в контексте еврейского вопроса: «Биологическое уничтожение людей недостойно немецкого народа, как народа цивилизованного»29.

В своем обширном меморандуме Гиммлер также объявил, какой бы он хотел видеть судьбу евреев: «Я надеюсь, что сам термин «евреи» вскоре полностью исчезнет благодаря широкомасштабной эмиграции всех евреев в Африку или какую-нибудь другую колонию». Этот возврат к утвержденной ранее политике эмиграции стал вновь возможен благодаря тому, что война принимала более широкие масштабы. Гиммлер рассчитывал на скорый разгром Франции и последующую капитуляцию Великобритании, которая естественно скоро запросила бы сепаратного мира. После окончания войны польских евреев можно было бы затолкать на пароходы и отправить в какую-нибудь бывшую французскую колонию.

Какой бы утопической сегодня ни казалась идея отправки миллионов людей в Африку, нет никакого сомнения, что тогда нацисты воспринимали ее абсолютно серьезно. Радикальные антисемиты давно уже, на протяжении многих лет, предлагали отправить всех евреев в Африку, а теперь ход войны, казалось, давал возможность нацистам претворить такое решение еврейского «вопроса» в жизнь. Через шесть недель после выхода меморандума Гиммлера сотрудник министерства иностранных дел Франц Радемахер составил документ, в котором был объявлен предполагаемый конечный пункт для евреев в Африке – остров Мадагаскар30. Важно, однако, понимать, что этот план, подобно многим другим вариантам решения «еврейского вопроса», разработанным во время войны, для евреев означал бы массовую гибель и страдания. Нацистский губернатор Мадагаскара скорее всего возглавил бы процесс постепенного уничтожения евреев на протяжении одного или двух поколений. Нацистского «окончательного решения» в том виде, как мы его знаем, наверное, не произошло бы, но геноцид в том или ином виде был почти неизбежен.

Гиммлер передал свой меморандум Гитлеру, тот прочел его и нашел документ «gut und richtig» (хорошим и правильным). Письменного ответа на него Гитлер не дал – он никогда не накладывал письменных резолюций ни на какие документы. Но Гиммлеру было достаточно устного одобрения фюрера. Так обычно и принимались политические решения в нацистском государстве.