Читать книгу - "Сказки. Фантастика и вымысел в мировом кинематографе - Антон Владимирович Долин"

в сторону. Автор не экранизирует притчу Исаака, предлагая зрителю слова вместо изображений. Включение фантазии и уход в сторону от утилитарности фабулы лучше всего демонстрируют применение сериальной формы Бергманом. Мы вступаем на территорию невидимого, которое на считанные секунды материализуется в видении (сне наяву) Александра: мальчик окажется в толпе чужаков, среди которых появится Смерть из пролога.

При помощи воображения Якоби обманывает епископа и спасает детей. Этой сцене противопоставлен визит Карла и Густава Адольфа в дом Вергеруса (также отсутствующий в киноверсии), где респектабельные братья тщетно пытаются уговорить твердолобого епископа отпустить на свободу Эмили. Логика и здравый смысл не работают в мире, где спасать невинных способна лишь магия. При помощи воображения Александр и помогающий ему Исмаэль приведут к гибели ненавистного Вергеруса, который под воздействием снотворного не заметил пожара в доме. Фантазия и сновидения – единственное оружие против правящего в «большом мире» зла. Другого способа самозащиты «маленький мир» не знает.

Однако смерть Оскара и Вергеруса не освобождает Александра. Напротив, отныне они навсегда с ним. Под разрозненные звуки клавесина призраки материализуются рядом с мальчиком. Фантазия спасла его и сестру от беды – она же останется его проклятием, пожизненным клеймом. Белая и черная магия входят через одну дверь. Красная штора проницаема, свет пронзает ее, дух проходит сквозь нее. Спасаясь от смерти, ты осуществляешь величайшее чудо, но в лазейку проскальзывают мертвецы, которые непременно вступят с тобой в неслышный диалог. И время фильма, и время жизни остановятся в этой точке, где мальчик – дважды сирота, единожды убийца, – встретится с Тенями двух своих отцов. Нет той «Мышеловки», которая поймает их и даст Александру покой.

Звучащая в «Фанни и Александре» флейта напоминает не только о «Гамлете», но и об еще одном важном проекте Бергмана, объединившим под эгидой телевидения кинематограф, театр и заодно музыку. Это его постановка «Волшебной флейты» (1975). Осмысляя телеэкран как театральную сцену, режиссер не скрывает условной природы масонской моцартовской сказки, молодой герой которой – в точности как Александр, – шел через лабиринт опасностей и заданий к спасению и просветлению, от тьмы – к свету. Наряду с «Фанни и Александром», это самый сказочный и светлый из бергмановских фильмов. Египетская эзотерическая символика этой телеоперы предсказывает волшебную сцену «Фанни и Александра» – встречу Александра с мумией, которая вечно жива в своем древнем сне и не потеряла за тысячи лет способности дышать, двигаться и светиться слабым светом в темноте. Что может быть выразительнее, чем этот образ вечного сна, жизни во смерти и смерти в жизни?

«Это понятно, но непостижимо», – как говорится в последних сценах сериала. «Все возможно и вероятно», – вторит Бергману Стриндберг в своей «Игре снов». Александр же засыпает, положив голову на колени бабушки.

* * *

Мы привыкли смотреть на телевидение как на младшего брата кинематографа, его возможного наследника и преемника. «Фанни и Александр» позволяет взглянуть на вопросы старшинства иначе. Ведь Laterna Magica, волшебный фонарь из автобиографической прозы Бергмана, традиционно понимаемый как красивая метафора «кино до кино» (аппарат был изобретен еще в XVII веке), появляется здесь на правах атрибута домашнего быта, любимой игрушки детей; с его светящимися в темноте картинками он больше похож на телевизор, чем на кинопроектор. Да и сказки, которые мы читаем детям на ночь, день за днем, глава за главой – чем не сериалы?

«Игра престолов». Средневековье

Уж сколько лет прошло, а вопрос остается: почему «Игра престолов»? Что заставляет весь мир, будто кролики перед удавом, замирать у экранов и мониторов? Ответ про профессионализм не принимается – мало ли классных сериалов нынче делают на американском телеканале HBO. А фэнтези – что фэнтези? Не считался ли этот жанр во все времена узкопрофильным, для долбанутых толкинистов в шкурах и с деревянными мечами? Считался, не отпирайтесь. Неужели достаточно было добавить в давно известный рецепт по щепотке секса и насилия (ОК, щепотки были щедрые), чтобы на этот горючий коктейль подсели все, без исключения?

Именно эти специи пробудили человечество от золотого сна. Фэнтези уже свыше полувека считается эскейпом для слабаков – даже если слабаки мускулистые, в косухах, татуировках, ездят на байках и слушают хеви-метал. На самом деле, если копнуть глубже, фэнтези было придумано не аккуратными сказочниками-фольклористами из оксфордов-кембриджей. Вагнеровская мясорубка и прерафаэлитские непристойности – то же фэнтези, да и Томас Мэлори писал свою «Смерть Артура» в XV веке, создавая используемый до сих пор канон. Секса и насилия там хватало. Название тоже характерное: особое внимание в толстенном эпосе уделялось предательству Мордреда и гибели Камелота, кровавому побоищу и разрушению всех рыцарских идеалов. Чистая «Игра престолов». Но и другая популярнейшая легенда артуровского цикла – о мальчике, который вытащил меч из камня и сел на трон, – тоже отзывается в сериале HBO, где трон состоит из мечей и на него садится один мальчик за другим.

Здесь тот самый парадокс, который позволил фэнтези пройти через столетия, не растеряв популярности: сочетание мечты об иных, волшебных и прекрасных, временах и пространствах с обжигающей, как раскаленный клинок, актуальностью. Мэлори оплакивал закат средневековой рыцарской этики. Вагнер изобличал капиталистическую горячку. Данте Габриэль Россетти приветствовал модернистский либертинаж. А Толкиен, ясное дело, писал о недавно закончившейся Второй мировой, выпустившей наружу все силы Мордора. Точно так же американец Джордж Мартин – нравится это вам или нет, один из самых влиятельных писателей современности, – и создатели сериала «Игра престолов» по его эпопее «Песнь льда и пламени», Дэвид Бениофф и Дэниэл Вайс, восторгаются и ужасаются Новому Средневековью, которое сегодня накрыло планету. Как еще назвать начало нового тысячелетия, если не Темными веками!

Ужасно интересно искать в «Игре престолов» следы – разумеется, не намеренные, но от этого не менее очевидные, – окружающей нас действительности. Взять хотя бы непримиримую войну одичалых из-за Стены с ее защитниками, братьями Ночного Дозора. Одичалые воинственные, отважные, безбашенные, их фетиш – свобода. Ночной Дозор защищает порядок, в который давно не верит, и ради этого готов умирать и убивать, в том числе тех, с кем связан кровными или иными узами. Меж тем погрязшей в интригах и распутстве Империи нет дела до этой схватки, в которой не существует правых или виноватых. Разве не аллюзия на нынешние горячие точки? Или сюжет с матерью драконов Дейнерис – она освобождает рабов, а те просят продать их прежним господам, чтобы жизнь была комфортней: что-то до боли знакомое. А борьба за Железный Трон, вокруг которого окопалось одно-единственное семейство, делящее мир на «чужих» и «своих», – клан,