Читать книгу - "Письма из Египта - Люси Дафф Гордон"

только вы внушаете доверие, необходимое для того, чтобы знать правду.» Конечно, это между нами, говорю вам, но я не хочу хвастаться тем, что люди думают обо мне хорошо просто потому, что я веду себя с ними прилично.

В Египте нас душат налогами; ни у кого не остаётся ни гроша. Налоги на весь год за восемь месяцев вперёд уже собраны, насколько это возможно выбить из несчастных людей. На днях я видел одну из бедных танцовщиц (в Луксоре их три), и она рассказала мне, как жестоко обходится с ними новый налог. На усмотрение чиновника, который взимает налог, возлагается обязанность заставить каждую женщину платить в соответствии с предполагаемой выгодой, то есть её красотой, и таким образом бедные женщины подвергаются всем капризам и вымогательствам полиции. Этот последний новый налог вызвал больше возмущения, чем какой-либо другой. «Теперь мы знаем имя нашего правителя, — сказал феллах, который только что услышал об этом, — его зовут Мавас-паша». — Я не буду переводить, но это ужасное ругательство, если произнести его в том тоне, который придаёт ему истинный смысл, хотя в целом это самое распространённое ругательство в отношении осла, мальчика или любого другого скота. Проституция — это грязное занятие, и этот налог делает все государственные зарплаты незаконными по строгому закону. Кроме того, налог на душу населения, который не взимался в течение трёх лет после прихода паши к власти в Каире, Александрии, Дамьетте и Рашиде, теперь должен быть уплачен. Омару придётся заплатить около 8 фунтов стерлингов в качестве налога, от которого, как он наивно полагал, его освободили. Вы можете себе представить, какое недовольство это вызовет у ремесленников и т. д., которые потратили свои деньги и забыли о них, а теперь чувствуют себя обманутыми из-за благословений, которые они тогда даровали паше, — вместо этого они будут проклинать его.

На днях здесь состоялось собрание Кади, Шейха эль-Беледа и других знатных людей, чтобы определить размер налога, который каждый человек должен был заплатить в счёт увеличения полицейского налога. В конце собрания выступил старый Шериф и сказал, что слышал, как один человек просил меня одолжить ему денег, и что он надеется, что такого больше не повторится. Все знали, что в этом году у меня были большие расходы и, скорее всего, не так много денег; что у меня доброе сердце и что, поскольку все были в бедственном положении, это «сломало бы мне голову», и, короче говоря, он счёл бы это не по-мужски, если бы кто-то попытался взвалить свои проблемы на одинокую женщину. Я предложил одному человеку 2 фунта, чтобы он не был вынужден бежать в пустыню, но он отказался и сказал: «Лучше я сразу пойду грабить, а не буду разбойничать по отношению к тебе — я никогда не смогу отплатить тебе за это». Люди разбегаются во все стороны.

Когда Мулид Шейха пришёл, вся семья Абу-ль-Хаджаджа смогла собрать только шестьсот двадцать пиастров, чтобы купить буйволицу, которую по обычаю, столь же строгому, как законы мидян и персов, нужно было зарезать для прибывших гостей. А буйволица стоит тысячу пиастров. И вот старина Шериф (ему было 87 лет) взял свой посох и 620 пиастров и отправился в Эрмент, чтобы посмотреть, что пошлёт им Бог. Добрая женщина в Эрменте отдала ему за 620 пиастров буйволицу, и он с радостью пригнал её домой за 20 миль.

В Гурне произошла кража со взломом, неслыханное событие. Какие-то люди вломились в дом коптского габита (сборщика налогов) и украли шкатулку с деньгами, в которой было около шестидесяти кошельков — более 150 фунтов. Габит пришёл ко мне, больной от испуга, который вызвал у него желтуху, и около восьми человек были отправлены в цепях в Кене по подозрению в краже. Хаджи-Баба, турецкий кавас, тоже ужасно желчен; он говорит, что «устал бить людей, и это бесполезно, нельзя заработать денег, избивая их, когда у них нет ни гроша». В общем, все мрачные, и многие в отчаянии. Я никогда не видел, чтобы население так менялось.

1 января 1867 года. Да благословит тебя Бог, дорогой Алик, и дарует тебе ещё много лет жизни. Я должен закончить это письмо, чтобы завтра отправиться на пароходе. Я бы многое отдал, чтобы снова увидеть тебя, но когда это будет?

12 января 1867 года: сэр Александр Дафф Гордон

Сэру Александру Даффу Гордону.

Луксор,

12 января 1867 года.

Дорогой Алик,

Всего два дня назад я получил от вас письма от 17 сентября и 19 ноября. Интересно, сколько из них затерялось и где? Джанет даёт мне надежду на то, что я приеду на несколько дней в марте, и обещает мне маленького терьера, от чего Омар в восторге. Я вообще не строил никаких планов, так как никогда не чувствовал себя достаточно хорошо, чтобы надеяться на возможность путешествовать. Погода изменилась к лучшему, и сейчас совсем не холодно; посмотрим, как на меня подействует тепло. Ты заставляешь меня тосковать по Рейни. Если бы у нас был ковёр принца Ахмета, и вы все могли бы приехать сюда на несколько месяцев.

На прошлой неделе мы были очень взволнованы: на поле сахарного тростника застрелили мальчика. Он был с четырьмя коптами, и поначалу всё выглядело плохо для коптов. Но маон говорит мне, что он убеждён в их невиновности и что они просто отпирались из страха — это разбойники застрелили бедного ребёнка. Что поразило и удивило меня в этом деле, так это чрезмерный ужас и смятение, которые оно вызвало. За восемь лет в округе маона не было ни одного убийства. Рыночная площадь была заполнена плачущими женщинами, Омара весь день тошнило, а Маон был бледен и несчастен. Ужас убийства здесь кажется сильнее, чем когда-либо, что я видел. Пэлгрейв говорит то же самое об арабских арабах в своей книге: «Это не соответствует чьему-либо представлению о восточных чувствах, но убийство в Англии воспринимается как шутка по сравнению с происходящим здесь. Я боюсь, что из-за бедствия начнутся грабежи, и многие люди будут бежать с земли, не в состоянии платить налоги. Не бойтесь за меня, потому что каждую ночь в доме у меня дежурят два охранника — штатный и любитель, чей сын учится в Гамаль-Азхаре в Каире.

Пэлгрейв написал Россу, что хочет вернуть Мабрука. Мне очень жаль, тем более что Мабрук упрямится. «Я хочу остаться с тобой, я не хочу возвращаться к Назарянке». Услышавший его мальчик сказал: «Но Леди тоже Назарянка», после чего