Читать книгу - "Пифагореец - Александр Морфей"

сознания – да, теоретически это все понятно. Но каждый раз, сталкиваясь с этим лично, Тео испытывал сильное эмоциональное переживание, переходящее в шок. Это напоминало, как он однажды в Афинах пил на улице кофе со своим профессором по теории статистики из университета. И этот профессор, попивая кофе и смотря на взлетающий самолет, сказал ему: «Нет, я, конечно, все понимаю, крылья, поток воздуха, подъемная сила – это все понятно. Но почему же он, черт возьми, не падает?!»

А что же говорит наука?

Все, что сказано три раза, становится истиной.

Льюис Кэрролл

Пройдя немного и успокоившись, Тео, наконец, внятно сформулировал то, что все никак не мог спросить:

– Учитель, я вот чего не понимаю: вы так доступно и понятно объясняете каждое очередное «волшебство», что все сразу кажется таким логичным и понятным! Почему же наша наука этим не занимается? Можно же показать им направление и так же все логично и убедительно объяснить?

– Дорогой мой Теодор. Наука в твое время работает ради двух основных целей: развитие всего, что экономически целесообразно и может приносить финансовый результат, и поддержание авторитета тех, кто правит этой самой наукой. Первая задача решается целевым и дозированным финансированием и разнообразными грантами на научные темы, обозначенные этими инвесторами. Ученому же нужно на что-то жить и кормить семью? Вот он и исследует только то, за что платят крупные компании. И даже крупные исследовательские центры, ведь тоже должен кто-то финансировать. Независимой науки ради самой науки в твое время очень мало. А вторая цель решается с помощью жесткой научной цензуры. Наука твоего времени построена на догмах. Принятая однажды научная догма больше не может быть отменена, даже если будет десяток убедительных опровержений, иначе те, кто построил свою научную карьеру на этой догме, ее лишится. И вот так, сделав один шаг вперед, даже если он был сделан в неверном направлении, наука больше не может вернуть его назад. И поэтому любое исследование, которое бы как-то противоречило хоть одной из общепринятых научных догм, будет запрещено, а сами исследователи изгнаны из науки. Эта система построена как симбиоз политики и лжи. А в любом споре между тем, кто говорит правду и лжет, преимущество всегда у лжеца, так как тот, кто говорит правду, ограничен рамками только этой правды, а тот, кто лжет, не ограничен ничем.

- Это похоже на известную шутку: - Хотите правду? Нет, спасибо, у меня своя. – улыбнулся Тео.

Ну да ладно, давай поспешим, нас уже ждут граждане Самоса. Многие ради этой встречи преодолели несколько часов пути, а затем им придется столько же добираться обратно.

Жить – хорошо. Но хорошо жить – еще лучше.

— А где я могу найти кого-нибудь нормального?

— Нигде, — ответил Кот, — нормальных не бывает. Ведь все такие разные и непохожие. И это, по-моему, нормально.

Льюис Кэрролл

Через некоторое время они пришли к Храму Геры, который стоял на южной окраине острова. И неподалеку от Храма было построено подобие амфитеатра – небольшая сцена и ряды зрительских мест в форме полукруга, где каждый последующий ряд был немного выше предыдущего, чтобы зритель заднего ряда мог беспрепятственно видеть сцену, и передние ряды ему бы не мешали. Тео это очень напомнило примитивную, но точную модель современного театра, только в миниатюре, или маленького камерного концертного зала. Общее количество мест было небольшим – наверное, рядов пять, мест по 10, то есть, в общей сложности, мест на пятьдесят, и все они потихоньку занимались приходящими людьми. Общественность Самоса уже собралась и с нетерпением ожидала выступления Пифагора.

Тут Тео радостно воскликнул:

– Ну вот я вас и поймал! Вот он – парадокс дедушки во времени в действии! Ведь это римский амфитеатр! Придумали его римляне, а они будут жить через несколько сот лет! А что это значит? А? А значит это то, что вы видели это у них в будущем и сделали его тут, в своем времени, то есть вы все-таки используете тут, у себя, изобретения и идеи из будущего!

Лицо Тео было торжественным, как будто он произнес блестящую речь, тянущую, как минимум, на Нобелевскую премию, ну или изобличил в суде какое-то очень противозаконное деяние. Пифагор посмотрел на него без тени обиды или злости. Он улыбнулся Тео в свойственной ему доброжелательной манере и спросил:

– А что это, по-твоему? Что ты видишь?

– Это римский амфитеатр! – гордо и уверенно ответил Тео.

– Нет, мой дорогой и самоуверенный ученик. Это Пифагоров полукруг – так его все тут