Читать книгу - "Участники Январского восстания, сосланные в Западную Сибирь, в восприятии российской администрации и жителей Сибири - Коллектив авторов -- История"

ректора самые отвратительные поклёпы[414]. В результате этого обвинения ксендз Давидович] был арестован и после нескольких дней в тюрьме отправлен в Каинск, на север Томской губернии, а детям было велено разойтись. Преподобному ректору разрешили заглянуть еще перед отъездом домой; грустное это было для меня прощание, весь Томск, вернее, католическое общество в Томске оплакивало отъезд отца ректора. Поскольку некоторые дети были родом из деревни, требовалось некоторое время, чтобы сообщить родителям, чтобы они их забрали, другие не могли найти заново убежище так быстро, а здесь полиция постоянно наступала, заставляя их уйти. Отчаявшись, я пошла к губернаторше и умоляла ее присмотреть за несчастными сиротами; я сказала ей, что она является опекуншей и заведующей всеми учреждениями для несчастных в Томске, так что пусть она помилует самых несчастных из всех, польских сирот, которые ниоткуда не могут найти помощи на этой чужой земле. С гневом она ответила мне, что то, что делается по воле и приказу мужа, справедливо! «Я не отрицаю этого, но уверена, что те, что выполняют приказы господина генерала, делают злоупотребления, потому что я не моту предположить, чтобы господин генерал приказал этих несчастных детей выбросить на улицу в столь сильные морозы, без теплой одежды, для того чтобы померзли». Генеральша ушла злая и разгневанная; но полиция не выгоняла детей, пока их не разобрали. Эльтжбетку г[оспожа] губернаторша взяла под свою опеку и поместила в приют[415] для православных детей […].

Tabeńska Е. Z doli i niewoli — wspomnienia wygnanki.

Kraków, 1897. S. 102–103.

№ 7. Бенедикт Дыбовский — Мемуары доктора Бенедикта Дыбовского с 1862 по 1878 год

Врач, натуралист, путешественник и первооткрыватель, исследователь озера Байкал, Дальнего Востока и Камчатки. Родился в Минской губернии. Учился в Дерите и Берлине. В 1862 году поступил в Главную школу в Варшаве и активно занимался подготовкой к восстанию, исполняя обязанности комиссара Национального правительства Литвы и Белоруссии. Был заключен в Варшавской цитадели и приговорен к смертной казни, которую после вмешательства немецких ученых заменили на 12 лет ссылки. Оставил обширное мемуарное наследие, в котором много места посвятил отношению к полякам народов, проживающих как в Западной Сибири, так и в Восточной[416].

[…] Жители города Канска[417] были доброжелательно настроены по отношению к полякам, там же проживало некоторое количество сосланных, которым было позволено находиться в городе. У начальника уезда, и особенно его супруги, были друзья между поселившимися поляками. Так что для нашей партии были сделаны приготовления, каких мы до этого времени в дороге не знали. В распоряжение партии был отдан очищенный этап и несколько частных домов, больших, чтобы наиболее состоятельные могли снять квартиры у горожан. Затем доставили замороженное мясо по 80 коп[еек] за пуд, пшеничную муку по 30 коп[еек] за пуд, а ржаную — по 20 коп[еек] за пуд, приготовили кухню и пекарню для приготовления общей еды и выпекания хлеба, здесь же — булок. Обустроили прачечную и мастерскую по ремонту обуви, мы были вынуждены отплатить за возможные любезности, о которых я расскажу ниже. А здесь я должен привести эпизод, который оказал роковое влияние на наши отношения с властями. Въезжая в Канск, каждая повозка с заключенными останавливалась стражей местной полиции, спрашивали имена едущих, разыскивали Белевича[418] по телеграфному приказу тюремной власти из Красноярска. Когда спрошенные перечисляли свои фамилии, а Белевича не было, разрешали ехать дальше. Белевича задержали, произвели строгий обыск при нем лично и подвергли осмотру его вещи. Арестовали ли его? Неизвестно, также неизвестно, в чем его подозревали. Только слухи распускались, впрочем, мало кто всерьез интересовался этим эпизодом, так что самые нелепые домыслы притихли, и считалось, что дело кончено.

Многие из наших, любящих общество и охотно завязывающих более тесные отношения с сибиряками и московской бюрократией, наносили визиты и приглашались на карты, обеды и вечера. Они придумали из благодарности за оказанную любезность послать великолепные торты начальнику управления и пригласить жителей города вместе с начальством на концерт, а до этого решили устроить чаепитие, с различными добавками.

Была назначена складчина, позаботились о необходимой мебели и посуде; пригласили концертантов для пения и музыки, для русской и французской декламации, состоялись репетиции, которые прошли удовлетворительно, поэтому мы были в надежде, что все пойдет по заранее намеченной программе. Выступали Дубовик[419], Дидье[420], Латускович[421] и т. д. Мой друг из Вильно Ян Клечковский[422] прибыл в Канск раньше, чем мы, раздобыл для нас помещение, мы расположились в пустом, просторном доме, без всякой мебели, заняли небольшую комнату, постелили на землю, и тут мы провели целый день, читая, и так же не принимали никакого участия в канских компаниях. В этом же доме было решено провести планируемый концерт. Одна большая комната была украшена как концертный зал, другая — как буфет. В первой принимал мой друг из Вильно, во второй — Стемпковский[423]. В вечер, отведенный под концерт, молодые люди, одетые во фраки, исполняли обязанности стражей порядка. Хозяева, тоже одетые во фраки, принимали гостей, их собралось немало, разодетые дамы уселись в кресла, мужчины — на стулья. На сцене последовательно выступали артисты, то музыканты, то певцы, когда уже половина репертуара была исполнена, наступила пауза. Хозяева пригласили гостей в буфетный зал. Как раз в эту минуту произошла совершенно неожиданная ссора, устроенная пьяным Белевичем и его пьяными помощниками. Они ввалились, вооруженные ножами или стилетами, крича: «смерть начальнику уезда». Де Ляржац[424] выхватил из рук Белевича оружие, другие обезоружили его адептов. Но гости толпой покинули собрание. Нам всем было стыдно и грустно.

Дальнейшее пребывание в Канске, пока не замерзли реки, было печальным. Мы прощались с Канском с чувством стыда, считалось, что поляки своей культурой впечатлят сибиряков. Препятствием стал алкоголь […].

Pamiętnik dra Benedykta Dybowskiego od roku 1862 do roku 1878.

Lwów, 1930. S. 52–53.

№ 8. Павел Сапега — Путешествие на восток Азии 1888–1889 гг[425]

Происходил из древнего рода, имевшего заслуги перед Речью Посполитой. Его отец Адам во время Январского восстания был связан с лагерем «белых» в Галиции и представлял Национальное правительство во Франции и Англии.

Павел Сапега — юрист по образованию, а по увлечению путешественник — в 1888–1889 годах посетил Ближний Восток, Индию, Бирму, Корею, Китай и Японию. В Европу он возвращался через Сибирь. Оставил интересные описания сибирских городов, а именно Иркутска, Красноярска, Томска, Тобольска и Тюмени.