Читать книгу - "Третий рейх. Зарождение империи. 1920-1933 - Ричард Джон Эванс"

большинство мужчин из соответствующей возрастной группы были призваны на службу во время войны. Новые рекруты оказывались под началом бывших офицеров, кадровых солдат и бойцов добровольческих бригад. Они с самого начала задали военный тон и совсем не были горячими энтузиастами нового политического порядка[654]. Их поддерживала политическая полиция, которая была традиционно сильна в Пруссии и в некоторых других немецких и европейских государствах в плане сосредоточения своих усилий на наблюдении, выявлении и временами на подавлении социалистических и революционных устремлений[655]. Офицеры политической полиции, как и других полицейских отделов, считали себя выше партийной политики. Скорее, как и в армии, они служили абстрактной идее «государства» или «рейха», а не конкретным демократическим институтам новообразованной республики. Поэтому неудивительно, что они продолжали вести слежку не только за политическими экстремистами, но и за социал-демократами, правительственной партией в Пруссии, которая в некотором смысле была их работодателем. Таким образом, старая традиция искать подрывные элементы в основном среди левых течений политического спектра продолжала спокойно существовать[656].

Симпатии полиции и суда проявились особенно отчётливо в деле депутата рейхстага социал-демократа Отто Бухвица в Силезии, который позже с изрядной горечью вспоминал, как штурмовики начали срывать его речи начиная с декабря 1931 г. Коричневые рубашки занимали места на его митингах, выкрикивали в его адрес оскорбления, а однажды стреляли в него, вызвав массовую панику среди слушателей и спровоцировав драку, в которой было ещё больше выстрелов со стороны штурмовиков и членов «Рейхсбаннера». Несколько нацистов и социал-демократов пришлось отправить в больницу, и ни один стол или стул не остались в целости. После этого банды из восьми-десяти нацистских штурмовиков изводили Бухвица, сопровождая его по утрам от дома до работы, двадцать или больше человек окружали его, когда он возвращался в офис после обеда, и от ста до двухсот человек следовали за ним по пути домой, распевая специально сочинённую песню со словами: «Стоит лишь спустить курок, Бухвица настигнет рок». Нацистские демонстрации всегда останавливались около его дома, скандируя «Смерть Бухвицу!» Его жалобы в полицию и просьбы о защите совершенно игнорировались, а когда он потерял депутатскую неприкосновенность вместе с роспуском рейхстага в 1931 г., его привлекли к суду за незаконное владение оружием в связи с дракой в декабре 1931 г. и приговорили к трём месяцам тюрьмы. Никто из нацистов, участвовавших в тех событиях, не понёс никакого наказания. После освобождения Бухвицу отказали в праве ношения оружия, но он всё равно всегда носил его с собой и демонстративно спускал с предохранителя, если коричневые рубашки подходили слишком близко. Обратившись с жалобой к министру внутренних дел, социал-демократу Карлу Зеверингу, он получил ответ, что ему в первую очередь не следовало встревать в перестрелку. Чувство Бухвица, что руководство социал-демократов его предало, только усилилось, когда к нему, собиравшемуся выступать с речью на похоронах застреленного нацистами члена «Рейхсбаннера», подошла большая группа рядовых активистов-коммунистов и объяснила, что они пришли защитить его от запланированного покушения со стороны коричневых рубашек. Рядом в тот момент не было ни полиции, ни членов «Рейхсбаннера»[657].

Полиция в свою очередь считала Союз бойцов красного фронта преступной организацией. Это не только соответствовало давней полицейской традиции объединения понятий преступности и революции, но и отражало тот факт, что базы коммунистов часто располагались в бедных трущобах, где находились центры организованной преступности. Что до полиции, то, по их мнению, бойцы красного фронта были головорезами, искавшими материальных благ. Для коммунистов полиция была железным кулаком капиталистического порядка, который надо было раздавить, и полицейские часто становились жертвами физического насилия вплоть до убийства. Это означало, что в стычках с коммунистами усталые, нервные и обеспокоенные полицейские были весьма склонны использовать свои пистолеты, которыми были обычно вооружены. В Берлине в 1929 г. произошло ожесточённое столкновение, вошедшее в историю как Кровавый май, когда под выстрелами полицейских погиб 31 человек, включая невинных прохожих, больше двух сотен были ранены и более тысячи попали под арест в ходе коммунистических демонстраций в рабочем районе Веддинге. Рассказы о том, что репортёры газет, освещавшие события, избивались полицией, делали комментарии в прессе только более критическими, тогда как сами полицейские реагировали с едва скрываемым презрением к демократическому пиитическому порядку, который не смог защитить их от ранений и оскорблений[658].

Отдалившиеся от республики в результате постоянной полемики с коммунистами и попыток социал-демократов ограничить их права, полицейские также были обеспокоены крайне медленным продвижением по службе, а многие молодые полицейские чувствовали, что их карьера остановилась[659]. Профессионализация сделала большой шаг в детективных силах Германии, как и других стран, благодаря дактилоскопии, фотографии и судебной науке, которые стали новыми и удивительно эффективными средствами поиска преступников. Детективы-одиночки, такие как знаменитый Эрнст Геннат, глава берлинского отдела убийств, становились знаменитыми благодаря собственному таланту, а полиция заявляла о впечатляющем уровне раскрываемости серьёзных преступлений в середине 1920-х гг. Тем не менее по адресу полиции высказывалось множество враждебных комментариев в прессе и новостных изданиях за неудачи в поимке серийных убийц вроде Фрица Хармана в Ганновере или Питера Кюртена в Дюссельдорфе до того, как число их жертв успело изрядно вырасти. Полиция в свою очередь чувствовала, что неистовые беспорядки и политическое насилие того времени заставляли их отвлекать ценные ресурсы от борьбы с подобными преступлениями[660]. Поэтому неудивительно, что полицейские начали симпатизировать нацистским нападкам на Веймарскую республику. В одном отчёте за 1935 г. говорилось, что до 1933 г. членами партии были 700 полицейских, а в Гамбурге к 1932 г. из 240 офицеров к ним присоединились 27 человек[661].

Однако рейхсканцлер Брюнинг решил использовать полицию для усмирения политического насилия как справа, так и слева, потому что хаос на улицах отпугивал иностранные банки от выдачи кредитов Германии[662]. Его решимость усилилась благодаря двум инцидентам, случившимся в 1931 г. В апреле лидер коричневых рубашек на северо-востоке Германии, Вальтер Штеннес, выступил против руководства партии и быстро захватил центральные офисы нацистов в Берлине, выбив охранников СС, располагавшихся там, и заставив Геббельса бежать в Мюнхен. Штеннес обвинил партийных боссов в сумасбродстве и предательстве социалистических принципов. Но хотя он, безусловно, выражал чувства некоторых штурмовиков, у него было мало реальной поддержки. В действительности имеются некоторые указания на то, что его тайно спонсировало правительство Брюнинга, чтобы создать раскол внутри движения. Гитлер уволил лидера коричневых рубашек Франца Пфеффера фон Саломона, который не смог предотвратить случившееся, вызвал Эрнста Рёма из его боливийского изгнания, чтобы тот возглавил организацию, и заставил всех штурмовиков принести личную клятву