Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

выезжает молодой кучер в поддевке, ей-богу! Сын говорит: «Папаша, это молодой Фельдман, на афишке написано». Ну, я уже смотрю, так он ехал — прямо наездник! И взял там приз. Это я уже не понимаю. Видел его красавицу жену в ложе.

Эсфирь Самойловна поджала губы. Ударил, шельма, по больному месту!

— Да, мадам, вы счастливая. И дело в Харькове, и дома там, и оборот небольшой, а главное — одно дело. А у меня? Банкирская контора в Киеве, Бердичеве, Одессе и Херсоне. Заготовочные сапожные в Киеве, Одессе, Варшаве и в Таганроге. Четырнадцать домов в разных городах. В прошлый год имел казенную поставку сапог на 6 000 000. Мои банкирские конторы сделали оборот до пятнадцати миллионов, коженное дело в одном Таганроге сделало до 3 000 000 рублей… А вы себе кишечки из коровки потихоньку тянете!

Старуха скисла. А Фридберг, видно, хотел «осадить» Эсфирь Самойловну окончательно:

— Мой старший сын, Евсей, заведует моими банками. Он окончил «Андельс Академи» в Лейпциге[353], служил в немецком банке, потом три года практиковался в Англии. А мой второй сын окончил Технологический институт в России, служил на заводах в Германии и в Англии. Он теперь большой специалист по кожевенному делу, построил два завода и теперь служит на Азовском заводе, где получает 24 000 рублей жалованья в год с квартирой, экипажем и прочее[354].

Умная Эсфирь Самойловна поняла, что Фридберга не удивишь и что с ним надо держаться проще, а то заклюет.

— Что вы нам скажете? — обратилась ко мне Эсфирь Самойловна.

— Проект договора я составил, приготовил копии для вас, чтобы вы могли дома обсудить изложенное, а потом заключим, — ответил я. — Но мне нужны некоторые сведения, почему прочтем договор.

Я начал читать. Эсфирь Самойловна слушала с большим вниманием. Фридберг развлекался, разглядывая мой кабинет, и как будто не интересовался содержанием читаемого.

— Мы, нижеподписавшиеся (такие-то) заключаем настоящим договор Товарищества под фирмой… Как назовете? — спросил я.

Эсфирь Самойловна деловито сказала:

— Думаю, что назовем «Э. Фельдман и Ко».

Фридберг:

— Значит, я уже не Фридберг, а Ко. Выходит, будто я умер. Как же это будет? Я должен передать мои контракты с казной, мои заготовочные мастерские и все, касающееся кожевенного дела, Товариществу, а сам Фридберг исчез. А все эти большие дела доверены мне, договоры и все там такое на мне, а меня похоронили. Как будто неловко, мадам, выходит? Кроме того, ваше кишечное дело тоже имеет фирму «Э. Фельдман». Ну, так как вы думаете?

Эсфирь Самойловна:

— Ну, если вы так думаете, то скажите, как назвать новое дело.

— Назовем «Э. Фельдман — И. Фридберг — Сыновья». Я вежливый кавалер, первое место даме. Ваши два сына и мои два сына входят в дело, и надо, чтобы люди знали, что наши сыновья участники в деле.

Эсфирь Самойловна вздохнула и согласилась.

— Основной капитал, — продолжаю читать и спрашиваю моих клиентов, — в какой сумме его определяют?

Эсфирь Самойловна:

— Мой Юлий говорил, что основной капитал две миллионы, а прибыли и убытки пополам. То я считаю, как вы к нам приходите, в наше имение, то вы вносите 1 250 000, а мы 750 000.

Фридберг:

— Против этого ничего не имею, но, мадам, наш договор — не секрет. Договор надо будет представлять в банки, в интендантство[355] и еще, и еще в другие места, то будет ли для вашей фамилии удобно, что вы не можете тоже дать столько денег, как ваш компиньон? Могут подумать, что у вас денег не хватило на основной капитал, а прибыль себе выговорили половину. Подумайте, мне все равно!

Эсфирь Самойловна, сердито поджав губы, процедила:

— Ну, пускай уж пополам, если это так выходит.

Продолжил читать: о составе правления и прочее.

— Кого, — спрашиваю, — избираете директором-распорядителем заводов?

Эсфирь Самойловна:

— Я считаю, что самый подходящий — мой Лева. Он это понимает хорошо.

Фридберг:

— Это ваш сын, что «с лошадки» (опять двумя пальцами пошевелил)? Даже очень хорошо. Человек молодой, и если нужно будет сесть в тюрьму, то ему, например, легче, чем мне.

— То есть как в тюрьма? — встрепенулась Эсфирь Самойловна. — При чем тюрьма?

Фридберг:

— Это я к слову, и может случаться.

Ко мне:

— Объясните, пожалуйста, это для мадам.

Я приблизительно сказал:

— Распорядитель на заводе отвечает за происходящее, несчастные случаи и вообще является ответственным лицом за нарушение в чем-либо установленных законов. Директор-распорядитель обычно инженер, специалист, с которым фабричная инспекция имеет сношения по делам завода. Вряд ли ваш сын имеет нужные знания и опыт.

— Вот, мадам, видите, что вашему сыну это дело не подходит. Если захотите, он будет членом правления и приучится к заводскому делу. А директор-распорядитель будет мой сын, инженер и специалист, и ему за эту службу надо будет дать особое жалованье, или же мы пригласим другого специалиста, без которого завод не может работать.

Эсфирь Самойловна:

— Если ваш сын, тоже наш компиньон, будет на заводе, то за что же ему жалованье еще?

Фридберг:

— Видите, мадам, я буду в своей банкирской конторе. Вы будете смотреть, чтобы из бычков вынимали кишечки. Наш капитал будет, Бог даст, давать проценты и хороший заработок, а кто работает на заводе и там очень нужен, тот получает особое жалованье. А то выходит, что мы ничего не будем делать, а инженер построит завод, будет вырабатывать кожи, а мы будем получать доходы, пить сладкий чай и кушать печенье.

— А как же мои сыны? — обиженно спросила Эсфирь Самойловна.

Фридберг:

— Если они будут работать для завода, то они тоже получат жалованье кроме доходов с капитала и оборотов, но, конечно, меньше, чем голова завода, главный инженер-распорядитель.

Не нравилось все это Эсфири Самойловне, и не разбиралась она в новых для нее деловых условиях с чужим, несимпатичным ей человеком, едко возражающим ей по каждому серьезному поводу. А Фридберг, на вид веселенький, как будто все шутит, хотя создается большое предприятие, требующее большой капитал, много знаний и энергии. Он разгуливал по кабинету, разглядывал вещи, смотрел на книги в шкафу и походя ущемлял словами Эсфирь Самойловну. Он, видимо, решил сломить ее «деловитую гордость», показать ей, что завод он создает и его сын, и что следовать придется Фельдманам авторитету Фридбергов, и что без последних Фельдманы останутся «кишечниками» или в лучшем случае мелкими заводчиками.

Эсфирь Самойловна:

— Вот вы все говорите, как пойдет работа! Ну а что же я буду делать? Я не привыкла вести дело чужой головой, «извините мне», я не могу отказаться от хозяйства, и я хочу, чтобы мои сыны были хозяевами на заводе.

Фридберг:

— Золотые слова, мадам. Вот об этом должен подумать наш адвокат, и я думаю, он уже об этом написал. Не беспокойтесь, мадам.