Читать книгу - "Дневник. Том I. 1825–1855 гг. - Александр Васильевич Никитенко"

Сегодня экзаменовал воспитанников Института путей сообщения. Они очень плохи в русском языке, особенно в низших классах, где, однако, сидят молодцы лет шестнадцати и семнадцати, которые не умеют написать фразы без грубых грамматических ошибок. Все это мне предстоит исправить, то есть дать новую методу, которой следовали бы учителя.

22 июня 1844 года

Недавно в цензуре случилось громкое происшествие. Кто-то, под вымышленным именем, написал книгу под заглавием; «Проделки на Кавказе». В ней довольно резко описаны беспорядки в управлении на Кавказе и разные административные мерзости. Книгу пропустил московский цензор Крылов. Военный министр прочел книгу и ужаснулся. Он указал на нее Дубельту и сказал:

— Книга эта тем вреднее, что в ней что строчка, то правда.

25 мая ее отобрали у здешних книгопродавцев, но в Москве она уже успела разойтись в большом количестве экземпляров. Я ничего не знал ни об этой мере, ни о самой книге. Между тем мне прислали на рассмотрение разбор ее для июньской книжки «Отечественных записок». В разборе помешено и несколько выдержек из нее. Выдержки показались мне «подозрительными и неблагонадежными», говоря цензурным языком. Но делать было нечего: надо было пропустить то, что уже раз было пропущено цензурою.

2 июня Владиславлев велел мне передать, что статья в «Отечественных записках» производит шум и, чего доброго, наделает беды. Я поспешил к нему и тут только узнал, что «Проделки на Кавказе» запрещены и что, следовательно, о них ничего нельзя говорить, а еще меньше можно перепечатывать из них отрывки. Но дело уже было сделано. Однако я сказал Краевскому, чтобы он уничтожил статью в еще неразосланных экземплярах.

Неужели опять придется расплачиваться за чужие ошибки? А почему бы и нет? Наша юстиция, как известно, зависит от расположения духа, от пищеварения и прочих оснований волчьего нрава. Я был у министра, объяснился с Комовским. Министр не находит за мной вины.

Все это случилось в отсутствие государя. Но вот он приехал. Пока еще ничего нет. Может быть, заботы по случаю болезни Александры Николаевны заставят забыть эту историю.

Сегодня же состоялось освящение здания Римско-католической академии. Был министр Перовский и высшее католическое духовенство. Обедню служил епископ. Церемония закончилась гастрономическим обедом при звуках кавалергардской музыки. Я все время не расставался с Надеждиным, умная и живая беседа которого меня очень занимала.

30 июня 1844 года

Московский цензор Крылов вызван сюда для объяснений. Он, по всему видно, вместе с московским цензурным комитетом дал промах. Впрочем, его отпустили обратно в Москву. Еще неизвестно, чем это кончится.

20 сентября 1844 года

Они изо всех сил хлопочут о церкви, а о религии вовсе не думают, ибо у них нет ее в сердце. Они не любят искренно ни Бога, ни людей. Они любят только свою славу, свою школу. «Быть первыми в движении общества во что бы то ни стало» — вот их лозунг, который прячется за народностью, за патриотизмом и т. д.

То идея, а то сила. Идеи даются нам веками и положением нашим в обществе, а сила от Бога. Она принадлежит избранным. Беда в том, что многие считают идею за силу и воображают, что они могут действовать, когда они только могут думать.

Мы видели во времена Магницкого, куда ведет церковь без рационализма, вера не по разуму.

1 октября 1844 года

Государственные перевороты, имеющие целью утверждение закона и справедливости, не могут быть плодом теорий: их вызывает крайняя нужда, а эта нужда обыкновенно состоит в отсутствии законности, порождаемом развратом власти. Надо, чтобы переполнилась мера, — и тогда неизбежно возникают желания отделаться от зла и стремление к лучшему порядку вещей.

Поутру был у нашего министра. Кажется, на него порядочно подействовал прием лести, поднесенный ему москвичами: он недавно приехал из Москвы. Слабые нервы этого живого, но нетвердого ума не выносят такого рода щекотания. Он ужасно вооружен против «Отечественных записок», говорит, что у них дурнее направление — социализм, коммунизм и т. д. Очевидно, это навеяно московскими патриотами, которым во что бы то ни стало хочется быть вождями времени. Министр желает не щадить «Отечественных записок». Между тем давно ли он и словом и делом осуждал донос Булгарина, составленный совершенно в том же духе?

22 октября 1844 года

Объяснялся с князем Волконским по поводу доноса духовенства, или, вернее, ректора здешней духовной академии епископа Афанасия, на цензуру за пропуск в «Отечественных записках» статей о реформации, извлеченных из сочинения Ранке. Я узнал, что дело об этом уже пошло в синод. Афанасий слывет за фанатика, поборника того православия, которое держится не смысла, а буквы религии и которое больше уважает предание, чем евангелие. Я говорил с клевретом его, нашим университетским законоучителем Райковским, и спрашивал его, что находит он предосудительного в статьях о реформации? В ответ не получил ни слова путного, а в заключение услышал следующее: в нашем собственном духовенстве много лиц, напитанных протестантскими идеями, — поэтому надо преследовать реформацию.

— Но ведь это факт, — возразил я, — разве можно выкинуть его из истории? Да и что в нем общего с нашей церковью? Реформация была следствием злоупотреблений духовной власти на Западе: разве у нас было или может быть что-нибудь подобное? А если наши попы склонны к протестантизму, какое дело до этого светской цензуре? В этом виноваты духовные власти: зачем они допускают до этого?..

Князь хотел объясниться по этому поводу с Войцеховичем и просил меня переговорить также с князем В. Ф. Одоевским, который очень дружен с Войцеховичем. Но я предпочел бы, чтобы у меня потребовали официально объяснения: можно было бы проучить этого мниха Афанасия, который не впервые уже обнаруживает поползновение мешаться не в свои дела. Беда, если монахам дать волю: опять настанут времена Магницкого. Ныне и то уж слишком много толкуют о православии, бранят Петра, хотят воскресить блаженные времена допетровской Руси и т. д.

Обедал у Мартынова, Саввы Михайловича. Он дружен с И. А. Крыловым и между прочим рассказал мне о нем следующее. Крылову нынешним летом вздумалось купить себе дом где-то у Тучкова моста, на Петербургской стороне. Но, осмотрев его хорошенько, он увидел, что дом плох и потребует больших переделок, а следовательно, и непосильных затрат. Крылов оставил свое намерение. Несколько дней спустя к нему является богатый купец (имени не знаю) и говорит:

— Я слышал, батюшка Иван Андреич, что вы хотите купить такой-то дом?

— Нет, — отвечал Крылов, — я уже раздумал.

— Отчего же?

— Где мне возиться с ним? Требуется много поправок, да и денег не хватает.

— А дом-то чрезвычайно